– Ферн, нарежь мясо для Лори и покорми его, а то опять стучать будет. – Белинда села. – Господи, благослови эту пищу и нас, рабов твоих!
В своем обращении пастор Льюис подчеркивал, что вовсе не обязательно бродить по улицам, высматривая бесприютных бродяг.
– Возможно, те, кто больше всего нуждается в нашей помощи, совсем рядом, гораздо ближе, чем мы думаем. Что, если это ваш сосед? Старик, пересчитывающий жалкие гроши перед дверью магазина, прежде чем осмелиться зайти внутрь? Давний друг, с которым вы потеряли связь? Помогать благотворительным организациям, которые поддерживают обездоленных и бездомных сего мира, – дело благое, но оглянитесь по сторонам, обратите внимание, что происходит в округе, что творится на вашей улице. Чем вы в состоянии помочь? Что можете дать нуждающимся? Чем поделиться? Едой с вашего стола? Местом у камина? Снимите шоры с глаз, друзья, смотрите дальше… – пастор Льюис широко раскинул руки, – …смотрите ШИРЕ! Да благословит вас всех Господь!
Он поднял руки. Его пальцы пожелтели за сорок лет пристрастия к сигаретам. Говорили, что пастор Льюис бросил курить благодаря молитве: сразу как отрезало! Вот такое чудо произошло с пастором.
– Пожертвования мы, конечно, делаем, – продолжила Белинда. – Но это ведь проще всего.
– Хочешь сказать, что обязательно должно быть трудно? Я не спорю, просто уточняю.
– По-моему, именно это и имел в виду пастор.
Уоллис и Ферн съели все, что собирались съесть. Уоллис вытащил ноги из-под скатерти и уставился на собственные ботиночки. Дети у Ирвинов были тихие.
– Норман, нам с тобой посчастливилось.
– Мы привилегированные люди.
Белинда, никогда толком не понимавшая, что значит «привилегированные», насадила на вилку кусок морковки.
– Надо подумать на эту тему.
– Подумать? Не сделать, а только подумать?
– Разумеется, нет. Мы обязательно должны что-нибудь предпринять.
– Что? – спросила Ферн.
У этой хитрюги всегда ушки на макушке.
– Будь добра, передай мне тарелку.
В тот же вечер они заглянули в переднюю комнату. Дом был совсем простой, самый обычный, 1920-х годов. Низкая калитка. Изгородь. Небольшой садик перед домом, маленькая лужайка. В центре поилка-купальня для птиц, из-за этой штуки траву нормально не скосишь. Вытянутый, узкий задний двор. Ограда. Внутри планировка настолько типовая, что с завязанными глазами не заблудишься. Холл. Большая передняя комната. Эркер. Задняя комната, в стене которой прорублен выход на террасу – пристройку с плоской крышей. Все эти работы закончили до того, как Ирвины сюда приехали. Кухня. Гардеробная на первом этаже. Три спальни. Ванная. Лестничная площадка, которую после полудня освещают лучи солнца. Чердак. В общем, домик аккуратный. Для Ирвинов самое то.
– Вполне приличная комната, – заметил Норман.
– И мы ей совсем не пользуемся. Ну сам вспомни, когда мы здесь сидели?
– На Рождество.
Голубые диван и два кресла, стоявшие в гостиной родителей Белинды, а теперь перешедшие к ней, по-прежнему смотрелись как новенькие. Норман и Белинда застыли, каждый раздумывал над собственным планом предстоящих перемен. Куда поставим кровать? Сюда? Установим современный электрокамин или повесим батарею побольше? Где здесь можно хранить одежду? Влезет ли в комнату письменный стол? Пожалуй, нет, но маленький столик у окна точно поместится.
– В этой части дома довольно темно, – заметила Белинда.
Действительно, в комнате царил полумрак. Норман включил верхний свет. По комнате пролегли тени, и от этого почему-то стало только хуже. В гостиной пахло холодом и безжизненной пустотой.
Той ночью супруги лежали бок о бок и оба думали про обращение пастора и про то, какие обязательства оно на них накладывает. Передняя комната. Постепенно оба погрузились в сон, и в головах у них замелькали совсем другие картины: вот мужчины спят в арках рядом с верными друзьями-псами, женщины, больше напоминающие горы серого тряпья, лежат на скамейках в парке, бездомные выстроились в очередь у ночлежки, под ногтями многолетняя грязь, шеи морщинистые. Дикие глаза. Бормотание. Жутковатые шорохи. Запах перегара.
Несколько дней на эту тему больше не заговаривали. Раз или два Белинда останавливалась в дверях передней комнаты. Разве можно жить там, куда не проникает солнце? Белинда подошла к окну. Раньше она не замечала, какой унылый вид из него открывается: стеклянный прямоугольник террасы, заляпанная бетонная ванночка для птиц, изгородь из бирючины. Кому захочется постоянно на все это глядеть?
К тому же надо думать о детях. Белинда представила их, свернувшихся калачиком на диване в гостиной. Надо думать о детях.
– «Дорогие Норман и Белинда», – прочел вслух Норман.
Ирвины договорились, что письма, адресованные им обоим, открывает он.