Саквояж со светлым будущим

— Может быть, — сказала Маша задумчиво. — Все может быть. Но интересно не то, что эти грязные, а то, что те две чистые! Вот что интересно.

Родионову казалось унизительным выспрашивать, требовать разъяснений — он не капитан Гастингс, на самом-то деле, и вообще все это напоминает дешевый картонный киношный детектив, и уж он-то ни за что не станет втягиваться во все это! — но ему до ужаса хотелось знать, при чем тут машины, что Маша еще придумала?!

Какое отношение машины имеют ко всему происшедшему или происходящему в этом доме?!

Он постарался подумать «так и эдак», как всегда делал, когда писал свои книжки.

Итак, они знают, что…

Что они знают, собственно?

Что статью про развод Поклонных написал, скорее всего, Нестор — по крайней мере, это казалось логичным. Что Матвей Рессель почему-то изо всех сил старается сделать вид, что предстоящий развод — это наветы с клеветой, хотя Маша вчера слышала разговор Поклонных, и, по ее словам, они готовы были друг друга задушить на месте.

Еще они знают, что сегодня после того, как голосистая и прелестная горничная Галя убралась в «курытельной», кто-то зашел туда и выбросил в мусорную корзину порванную фотографию Стаса Головко. Это было уже после горничной, но еще до Маши, которая пришла туда после «кавы з вершками» для того, чтобы подумать.

Еще они знают, что Стас Головко бросил свою сильфиду не далее как вчера вечером и сильфида напилась до полусмерти и не знает, что теперь делать, потому что родители Стаса любили ее, как родную, и папка вообще велел ей обратно в Новокузнецк или Днепродзержинск, быть может, Днепропетровск, без штампа в паспорте о законном браке не возвращаться.

Весник, проверенный, любимый всеми, весельчак, профессионал, топ-менеджер, по телефону говорил, что «пока он еще не догадался», и непонятно было, о ком шла речь.

Еще они знают, что Головко был убит перед приемом — перед, а не после, что бы на этот счет ни думала местная милиция. Потому что именно перед приемом Маша Вепренцева слышала шум воды в ванной и видела в раковине окровавленный нож.

Да, и еще! Кто-то звонил Родионову домой перед самым отъездом и угрожал, а об отъезде знали только в издательстве.

Весник знал точно, к примеру.

Еще Машка, которая вполне могла видеть убийцу, и до сих пор непонятно, видел ли он ее!…

— Маша, — начал Родионов, — по-моему, эту ерунду с расследованием надо кончать!… Мы все равно ничего не добьемся, а ты…

Тут она опять схватила его за руку, и он посмотрел с неудовольствием, в конце концов, сколько раз можно повторять, что он не любит, когда его трогают!…

Кованые железные ворота в завитках и чугунных листьях стали медленно отворяться, охранник в синей форме выскочил из белой будочки, замаскированной в кустах, вытаращил глаза и сделал «во фрунт», и огромная черная машина беззвучно и медленно вплыла в ворота.

Она была похожа на «Титаник», каким его показывают в фильмах, — громадная, блестящая, с хромированными железяками, огнями и почти слепыми, сильно тонированными стеклами. Шума двигателя совсем не было слышно, и в солнечном мареве машина, шурша огромными шинами, подплывала все ближе и ближе.

Маша и Родионов смотрели на нее как завороженные.

«Титаник» еще немного прошуршал колесами по чистой дороге, миновал стоянку, приблизился к ним и неслышно остановился.

Маша сделала шаг назад — слишком огромной была машина, слишком темными стекла, слишком ярко сверкало солнце, отражаясь в полированном капоте.

Полыхнув в глаза отраженным солнечным светом, открылась задняя дверь, и Маша почему-то подумала, что из нее сейчас покажется начищенное серебряное дуло «винчестера», беспощадные загорелые руки и зеркальные очки, в которых отразится ее собственное растерянное лицо.

Не спастись. Выстрел почти в упор.

Видимо, Родионов чувствовал или представлял что-то в этом же духе, потому что он вдруг рванул секретаршу за руку, так, что она покачнулась, и…

— Мам, привет! Здрасьте, Дмитрий Андреевич!

Никаких «винчестеров» и зеркальных очков. Из «Титаника» выпрыгнул Сильвестр, самый обычный, всегдашний, с растрепанными волосами, в черной майке навыпуск. Он тянул за собой черный шуршащий пакет, доверху набитый какими-то газетными свертками.

Из передней двери выскочил молодой человек в безупречном костюме и придержал заднюю так, чтобы было удобней выходить, и подал руку, и из лайнера на берег сошла Катерина Кольцова, улыбающаяся, беззаботная, похожая на курортницу в разгар сезона.

— Вот и мы! — объявила она. — Доставили Сильвестра в целости и сохранности!

— Мама, такой ужас в этих пещерах! Просто жуть! И все святые праведники! Как это называется, я забыл?

— Что?

— Ну, труп святого праведника!

— Сильвестр! — простонала Маша.

— Труп святого праведника называется мощи, — совершенно серьезно объяснила Катерина Кольцова.

— Мощи там кругом, мам! Прямо в стене лежат! Я такого никогда не видел, даже в кино! Ужас, мам! А знаешь, сколько ей лет, Киево-Печерской лавре?!

— Сколько?