Саладин, благородный герой ислама

Саладин двинулся к Евфрату без промедления. Он оценил выгоду, которую можно было бы извлечь из постоянных разногласий между Мосулом и находящимися в сфере его влияния султанатами. 25 мая 1185 года он уже был в Харране. А четыре дня спустя он арестовал эмира Арбелы под предлогом того, что тот злословил о нем и об Айюбидах, но на самом деле поводом послужили обещанные пять тысяч динаров, которые, как оказалось, были не более реальны, чем миражи, так часто являвшиеся усталым путникам в этом регионе. Саладин отнял у эмира города Харран и Эдессу, забрал имевшееся при нем золото и отпустил на свободу, осыпав почестями и навсегда связав его судьбу со своей. Затем Саладин встретился в Рас ал-Айне с послом одного из своих месопотамских вассалов, который предупредил его, что государи Румского государства, Персии, Курдистана, Армении и Мидии обеспокоены присутствием в долине Евфрата сирийских войск и что они дали друг другу клятву объединить свои силы и выступить против них, если Саладин не оставит свои планы покорить Мосул. Они опасались, как бы падение этого города не стало прелюдией к завоеванию их собственных земель. Но угрозы не возымели действия. Мчась без остановок, Саладин вновь появился под стенами Мосула. Изз ад-Дин Масуд попытался его разжалобить, послав к нему свою мать в сопровождении красивейших девушек, чтобы умолять о милосердии и мире. Саладин повел себя учтиво, был с женской делегацией крайне деликатен, засвидетельствовал ей свое почтение, преподнес дары, но не согласился ни на что, о чем его просили. Тщетно мать султана Мосула старалась растрогать его: «Мы вовсе не требуем, — говорила она ему, — признать наши права на Сирию и Египет. Бог вам вручил эти земли. Расширяйте свои границы за счет земель франков, врагов нашей веры, но пусть Евфрат служит вам границей хотя бы на востоке. Верните нам города Месопотамии и позвольте правителям Зенгидам, прежде вашим владыкам и покровителям, мирно царствовать на этих территориях». Саладин был непреклонным. Он отослал женщин и приказал установить вокруг Мосула осадные машины. Чтобы оставить его жителей без воды, он задумал отвести течение Тигра. Его войска были заняты этой грандиозной работой, когда случилось неожиданное событие, вселившее в него надежду стать властителем Армении. В июле 1185 года король христианской Армении умер. На трон взошел один из его чиновников, Бегтимур. Но правитель Азербайджана, одной из самых прекрасных провинций Персии, страстно желал заполучить эти земли и, назвав Бегтимура самозванцем, двинулся на Хелат, небольшой армянский город, расположенный в верховье Евфрата, с целью сместить Бегтимура и присвоить его владения. Хотя Бегтимур был христианином, он обратился за помощью к Саладину, с пафосом заявив, что он предпочтет «скорее отдать ему Армению, чем видеть ее подчиненной персам и быть принятым в число их слуг». Султан Дамаска расчувствовался от такого подарка. Став судьей в конфликтах, защитником интересов множества мелких государей, он рассчитывал извлечь выгоду из возможного соперничества владык. Поэтому он немедленно отправил в армянскую столицу правоведа Айзу и писарей, чтобы закрепить на бумаге столь лестные предложения, и снял осаду Мосула, так как ему не терпелось получить новое королевство. Однако правитель Азербайджана его опередил. В Хелат он прибыл до послов Саладина, и Бегтимур, которому он отдал в жены одну из своих дочерей, был вынужден выбирать между тестем и Саладином. Последний был еще далеко. Впрочем, он и не колебался, поскольку тесть угрожал лишить зятя головы и обратить страну в прах, если тот откажется подчиниться. Бегтимур согласился со всем, что от него требовал повелитель Азербайджана, и когда прибыла сирийская делегация, было уже слишком поздно: Армения обрела своего владыку. Саладин узнал об этом в Миафарекине, которым овладел после жестокой битвы. Он отправился обратно и в третий раз осадил Мосул. Была середина лета, и жара стояла невыносимая. Саладин серьезно заболел. Его состояние ухудшалось день ото дня, и врачи, собравшиеся у его изголовья, не надеялись его спасти. Они советовали ему немедленно вернуться в Харран, где был умеренный климат и здоровый воздух «мог облегчить его конец». Его несли на носилках уже в бреду, во время пути он несколько раз терял сознание, и его окружение не верило в то, что им удастся живым довезти его до города. Слух о его агонии тотчас же распространился по всей Сирии и в Мосуле. Жители Мосула обрадовались и устроили пир, чтобы отпраздновать это событие. Только визирь Каймаз постоянно заботился о государственных интересах. Не разделяя всеобщего веселья, он сказал Изз ад-Дину Масуду, что следует использовать последние проблески сознания у умирающего, чтобы заставить его подписать мир. «Если Саладин умрет, — объяснял он своему господину, — то ваше теперешнее положение не будет иметь уже никакого значения, потому что не успеют его и похоронить, как Айюбиды начнут на части рвать его империю. Братья будут истреблять его сыновей, а кузены — и тех и других. Тогда вы сможете извлечь выгоду из этих семейных распрей, чтобы вернуть то, что вам вынуждены будут уступить под давлением обстоятельств. Если Саладин, хотя это кажется невозможным, не отдаст свою душу Аллаху, вы найдете в нем не врага, желающего вашей погибели, а могущественного союзника, заслуги которого нельзя не признавать. Таким образом вы сохраните свои земли и дадите своим усталым от этой бесконечной войны подданным отдых, к которому они так стремятся». Эти доводы все же убедили султана, и он отправил к Саладину посла с предложением начать мирные переговоры. Саладин, превозмогая физическую слабость и стараясь держаться твердо, принял его. Он согласился заключить мир, находясь на пороге смерти, но на таких условиях, как если бы владыка Мосула Изз ад-Дин Масуд был его пленником. Он потребовал столицу Курдистана, Месопотамию, признания верховной власти Айюбидов в провинциях, которые он соглашался оставить под административным контролем Мосула, а также чтобы в мечетях Мосула произносили хутбу с его именем. И Изз ад-Дин Масуд, искренне веря, что смерть Саладина низвергнет в небытие эти драконовские условия, подписал мир, превращавший его в вассала Дамаска. Но Саладин, рядом с которым разговаривали только вполголоса, к великому изумлению родственников, мало-помалу поправлялся.