Саладин, благородный герой ислама

1 июля две армии встретились. «Аллах привел их ко мне!» — воскликнул Саладин при виде иерусалимского короля, прибывшего на поле, которое он выбрал для сражения. На следующий день состоялась первая стычка близ Лубийи, в девяти милях к востоку от источников Сефории. Жестокость проявляли обе стороны. «Никогда, — пишет Баха ад-Дин, — в истории предшествовавших нам поколений не рассказывалось о военных подвигах, подобных тем, свидетелями которых мы тогда были». Спустилась ночь, но никто в обоих лагерях не сложил оружия. Для христиан положение становилось драматическим. Людей и животных мучила жажда. День был жаркий, а запасы воды почти кончились. С рассветом у христиан оставалась последняя надежда: прорубить коридор через мусульманскую армию, любой ценой разорвать ее беспощадные объятья. Но мамлюки, привыкшие к палящему солнцу и раскаленному песку, не дали им никакой передышки. Весь день в облаках пыли их атаки следовали одна за другой. «Бог вселил ужас в сердца неверных», — добавляет Баха ад-Дин. Франкская армия была окружена со всех сторон, и петля неумолимо затягивалась. А Саладин еще не бросил в бой все свои силы. Главный удар он решил нанести тогда, когда его враги будут окончательно измотаны жаждой. Его лучники обрушивали град стрел то на фланги противника, то на его центр. Эти искусные стрелки наносили христианам сильный урон. И франки утратили все свое мужество. Один из их отрядов, спасавшийся бегством, был буквально изрублен. Тогда те, кто остались от некогда блестящей христианской армии, в беспорядке взобрались на холм Хаттина, рядом с которым находилась могила святого патриарха Неби Шуайба. Иерусалимский король попытался перестроить свои войска, но все было напрасно. Его лучшие солдаты потеряли веру и цеплялись за этот холм, не думая о том, что их будут осаждать до тех пор, пока они все не умрут от голода, жажды и жары. Ги де Лузиньян был единственным, кто пытался организовать отчаянную атаку с кучкой отважных рыцарей. Этот героический поступок на мгновение поменял местами две армии. «Я смотрел на своего отца, — рассказывал впоследствии сын Саладина Афдаль и увидел, что он обеспокоен. Он вдруг изменился в лице и кинулся вперед, крича: «Пусть демон будет уличен во лжи». Тогда наши развернулись и атаковали франков, которые уже прорвали наши ряды, но были отброшены, отступили и вновь взобрались на холм. Когда я увидел, что они отступают и мы их преследуем, я воскликнул: «Мы обратили их в бегство!» Но франки вернулись и атаковали более яростно, чем в первый раз. Они оттеснили нас до того места, где находился мой отец. Поскольку они начали снова отступать, я подумал, что они окончательно разбиты, но Саладин крикнул мне: «Замолчи! Мы не победим их до тех пор, пока не падет штандарт Ги де Лузиньяна»». Вот рассказ, который подтверждает, что иерусалимский король действительно два раза пытался прорвать мусульманские ряды. Не добившись успеха, он на скорую руку соорудил лагерь, приказал водрузить на вершине холма крест и призвал своих солдат выстроиться вокруг святого знамени, чтобы послушать мессу и горячо помолиться. Какой волнующей, наверное, выглядела эта религиозная служба среди мертвых тел, на этом унылом холме, который казался в отблесках заката 3 июля 1187 года красной скалой, возвышавшейся над огромным морем мусульманских войск. Несчастные христиане по-прежнему мучились от жажды. Им не пришлось спать в эту ночь, ибо Саладин не давал им покоя до рассвета. Наконец настало гибельное для христиан 4 июля 1187 года. Султан ждал, чтобы атаковать христиан, когда знойный ветер, дующий с Тивериады, позволит его солдатам поджечь землю, покрытую вереском и сухой травой. Огонь очень быстро распространился вокруг холма, и, как пишет Имад ад-Дин, «христиане страдали от огня с неба, от огня с земли и от огня ранений». Разносимое ветром пламя проникло в христианский лагерь и уже полыхало под ногами людей и лошадей. В пылу неравной битвы, которая началась в таких условиях, графу Раймонду Триполийскому и его рыцарям удалось сбежать. Что в точности произошло? Неизвестно. Договорился ли он с Саладином и тот тайно открыл проход между рядами своих войск? Сумел ли он сам прорваться через неприятельские ряды? Последнее мало вероятно, ибо тогда не совсем понятно, почему другим рыцарям не удалось последовать вслед за ним. Как бы там ни было, в душе графа Триполи остался тяжелый след. Он укрылся в Тире: есть сведения, что несколькими днями позже он был убит фанатиками исмаилитами. А пока несчастные христиане, изнуренные вчерашней битвой, бессонной ночью, задыхающиеся от дыма, сжигаемые солнцем стонали и молились, атаки мусульманской конницы следовали одна за другой ускоренными темпами. Мамлюки появлялись со всех сторон «среди колеблющегося воздуха, мучений от жажды и охватившего все вокруг пожара», — читаем мы в «Книге Двух Садов». Арабский автор зло добавляет: «Эти христианские псы высунули свои сухие языки и выли от боли. Они надеялись добраться до воды, но их со всех сторон окружал ад и его пламя». Вскоре у франков не осталось мужества, даже чтобы защищаться. Никогда поражение не было столь полным и столь тяжелым. К вечеру двадцать тысяч христиан полегли на еще теплый пепел этой враждебной земли. Они погибли как герои, смыв своей кровью непростительную ошибку Ги де Лузиньяна, который по слабости привел их на эту резню.