Саладин, особенно ненавидевший тамплиеров и госпитальеров (он помнил, что великий магистр ордена тамплиеров Арнауд де Тороха был одним из виновников последнего крестового похода), приказал вечером после Хаттинской битвы, обезглавить двести тридцать человек из них, после того как предложил им отречься от своей веры. Все те, кто пытался сбежать после последних схваток, были пойманы. Один мусульманский воин сумел привести тридцать связанных веревкой пленников. Крест Господень был захвачен племянником Саладина Таки ад-Дином. «Вот так, — пишет латинский историк той эпохи, — крест нашего Спасителя был потерян в местах, которые Христос любил посещать, на том холме, где он избрал своих апостолов». Когда Таки ад-Дин Омар показал драгоценную реликвию Саладину, тот сказал ему: «Судя по горю христиан, это древо — вовсе не скромный плод нашей победы». С наступлением ночи, пока мамлюки рубили саблями оставшихся беглецов, резня христиан продолжалась. В окружении султана нашлась группа добровольцев, людей набожных и суровых, благочестивых суфиев, правоведов, ученых, осведомленных во всех областях знания, и каждый из них, попросив разрешения казнить одного пленника, обнажил свою саблю и засучил рукава. Одни приканчивали пленников одним ударом, другие были настоящими мясниками убивали медленно. Неловкость и жестокость некоторых воинов была такова, что Саладину пришлось, как говорят, прекратить эту резню. Султан велел поставить свою палатку в центре поля битвы и приказал привести знатных пленников. Среди них был Ги де Лузиньян, сеньоры Джебайла, Ботрона, Мараклеи, Жерар де Ридфор, Онфруа IV Торонский, старый маркграф Вильгельм III Монферратский, коннетабль Амори де Лузиньян, сын Раймонда Триполийского. Саладин пригласил их в свою палатку, над которой реяло черное знамя с вышитой золотыми нитями надписью: «Саладин, Царь Царей, победитель победителей, так же как, и все, — раб смерти». Он с почтением принял несчастного иерусалимского короля, усадил его справа от себя и начал беседу. Он приказал принести ему охлажденный шербет и сладкую воду. Сделав несколько глотков, Ги де Лузиньян протянул кубок Рено де Шатильону. Тогда Саладин, обратившись к переводчику, сказал: «Передайте королю, что это он, а не я, дает пить этому человеку»[11]
, — и, повернувшись к Рено де Шатильону, он, не стесняясь в выражениях, упрекнул его в том, что тот неоднократно нарушал из-за своей алчности заключенное перемирие. «Небо мстит за преступления, — бросил он ему в лицо, — теперь ты находишься в моей власти. Вспомни о своих предательствах, жестокостях, которым ты подвергал мусульман в период мира, вспомни, несчастный сир, о грабежах и насилии, которые ты совершил, о произнесенных тобою речах, оскорблявших нашего Пророка, — да проклянет тебя Аллах! — вспомни в твой последний час о своих кощунственных походах против святых городов Мекки и Медины. Будет справедливо наказать тебя за твои преступления и исполнить мою клятву. Я поклялся, что ты примешь смерть от моей руки». Обнажив свой меч, он ударил Рено де Шатильона и разрубил ему плечо. Несколько офицеров, присутствовавших при этой сцене, добили раненого у ног трепетавшего от ужаса иерусалимского короля. Затем тело казненного вынесли наружу. Тогда, обращаясь к Ги де Лузиньяну, который спрашивал себя, не ждет ли его такая же участь, Саладин сказал: «Король не убивает короля. Но этот человек перешел границы дерзости и вероломства. Вот почему я так с ним обошелся».