Читаем Саладин. Всемогущий султан и победитель крестоносцев полностью

Однако прежде, чем скрестить мечи с крестоносцами, Зангив должен был обеспечить надежность полученной им власти. До этого он был одним из вельмож, большим полководцем, но не царем. Но в Мосуле, в 350 км по прямой от Багдада, он обладал почти полной независимостью и не разрешал вмешиваться в дела своего правления. Созданная им административная система получила бы одобрение и идеального правителя Мелик-шаха, система управления которого послужила моделью управления для всех государств, возникших на руинах сельджукской империи. Она основывалась на личной власти, которую обслуживало множество инспекторов, сообщения которых проверяла разветвленная сеть армии информаторов. Занги имел осведомителей при дворах всех соседних государств и даже при дворе султана, и он прекрасно знал, чем занимается султан с утра до вечера. Каждый день прибывали гонцы с донесениями, и Занги был первым, кто узнавал самые свежие новости. Самое искреннее гостеприимство оказывалось всем гостям, но оно сочеталось со строгим надзором. Ни один посланец не мог проехать через подвластные Занги области, заранее не известив его и не получив на то разрешения. Когда приезжали послы, им выделяли проверенных сопровождающих, чтобы те не допускали неуместного обращения к послам народа и не давали им возможности больше узнать о стране. Подданным Занги не разрешалось покидать его владения, чтобы они ненароком не выдали тайных сведений о слабых местах его обороны; если кому-либо удавалось бежать, он требовал его выдачи. Когда группа крестьян переехала из Мосула в Мардин, Занги обратился к правителю этого города Темюрташу из династии Артукидов с просьбой отослать их обратно. На что Темюрташ возразил: «Мы полностью доверяем нашим феллахам и берем с собираемого ими урожая только десятину; если бы вы поступали так же, эти крестьяне не оставили бы вас».

«Скажи своему хозяину так, – ответил Занги гонцу. – Если бы ты взимал даже одну сотую часть урожая, и то это было бы слишком много, принимая во внимание, что ты живешь в роскоши и праздности в своем горном Мардине; если бы я поднял налог до двух третей для всей производимой продукции, это было бы ничто для моих служб. Поскольку я имею не только личных врагов, но должен вести к тому же священную войну. И если бы не я, ты не смог бы выпить в безопасности и чаши простой воды в твоем Мардине, поскольку франки захватили бы его. По этой причине до тех пор, пока эти крестьяне не будут отосланы назад, то, говорю это твердо, я вывезу каждого пахаря из Мардина и поселю его в Мосуле».

Уехавших крестьян срочно вернули назад. В другой раз Занги вынудил султана выдать ему беглеца-вельможу; несчастный был брошен в темницу, и о нем больше так ничего и не услышали.

Занги не отличался снисходительностью. Рассказывали о том, как однажды он застал лодочника спящим на своем посту, в то время как он должен был быть в полной готовности и ждать его; когда лодочника разбудили, он был так напуган, увидев представшего перед ним своего наводившего на всех страх господина, что упал замертво на месте. Рабы Занги жаловались, и не без основания, на его жестокость, а его слуги пребывали в таком страхе, что даже не осмеливались просить его еще раз повторить приказание, смысл которого им не был ясен. Передавали, что однажды Занги дал подержать слуге сухарь и забыл об этом, а слуга не осмелился его выбросить. Прошел почти год, когда Занги вспомнил об этом и призвал к себе слугу, а тот немедленно достал сухарь, завернутый в салфетку. Его исполнительность была вознаграждена важным назначением.

Занги хорошо разбирался в людях. И каждый раз, когда ему встречался способный слуга или толковый чиновник, то этот человек мог быть уверен, что ему будут доверять и оказывать поддержку. Более того, каким бы суровым правитель ни был, он не позволял никому тиранить своих подчиненных. «Может быть только один тиран в стране в данное время», – говаривал Занги. Однажды в походе, когда ему стало известно, что один из близких к нему командиров выбросил зимой на холод еврейскую семью, чтобы освободить ее дом для собственного постоя, Занги стоило лишь вызвать этого командира и посмотреть ему в глаза. Тогда он смиренно вышел из города и поставил свою палатку под дождем в непролазной грязи. Чиновникам не позволялось притеснять людей и вести себя распущенно. В эту эпоху не было более строгого наказания, как за правонарушения в отношении женщин. Жены воинов правителя были под его особой защитой, и никто не мог покуситься на их честь, когда их мужья были на военной службе. Занги не поощрял свое окружение в приобретении новой собственности. «До тех пор, пока мы правим страной, – говорил он, – какая вам польза от ваших поместий, если ваш фьеф, пожалованный вам за военную службу, приносит вам твердый доход?

Отряд крестоносцев-фуражиров (миниатюра из манускрипта XIII в., летопись Гийома Тирского)

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история (Центрполиграф)

История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике
История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике

Джордж Фрэнсис Доу, историк и собиратель древностей, автор многих книг о прошлом Америки, уверен, что в морской летописи не было более черных страниц, чем те, которые рассказывают о странствиях невольничьих кораблей. Все морские суда с трюмами, набитыми чернокожими рабами, захваченными во время племенных войн или похищенными в мирное время, направлялись от побережья Гвинейского залива в Вест-Индию, в американские колонии, ставшие Соединенными Штатами, где несчастных продавали или обменивали на самые разные товары. В книге собраны воспоминания судовых врачей, капитанов и пассажиров, а также письменные отчеты для парламентских комиссий по расследованию работорговли, дано описание ее коммерческой структуры.

Джордж Фрэнсис Доу

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Образование и наука
Мой дед Лев Троцкий и его семья
Мой дед Лев Троцкий и его семья

Юлия Сергеевна Аксельрод – внучка Л.Д. Троцкого. В четырнадцать лет за опасное родство Юля с бабушкой и дедушкой по материнской линии отправилась в Сибирь. С матерью, Генриеттой Рубинштейн, второй женой Сергея – младшего сына Троцких, девочка была знакома в основном по переписке.Сорок два года Юлия Сергеевна прожила в стране, которая называлась СССР, двадцать пять лет – в США. Сейчас она живет в Израиле, куда уехала вслед за единственным сыном.Имея в руках письма своего отца к своей матери и переписку семьи Троцких, она решила издать эти материалы как историю семьи. Получился не просто очередной труд троцкианы. Перед вами трагическая семейная сага, далекая от внутрипартийной борьбы и честолюбивых устремлений сначала руководителя государства, потом жертвы созданного им режима.

Юлия Сергеевна Аксельрод

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное