Саладин

20 января Ричард взял Ашкелон, но, как уже говорилось, еще за несколько месяцев до того город был разрушен до основания. Ричард оставался здесь вплоть до праздника Пасхи, сосредоточившись на восстановлении его стен. Английский монарх считал, что в этих работах должны участвовать абсолютно все, но Леопольд Австрийский (тот самый, чье знамя Ричард сбросил на землю сразу после взятия Акко) придерживался по данному поводу иного мнения. Между двумя коронованными особами вспыхнула ссора, в ходе которой, по утверждению некоторых хронистов, Ричард ударил австрийца. После этого Леопольд, горя жаждой мщения, отплыл в Европу.

Отношения Ричарда с французами тоже день ото дня становились все хуже. Началось все с обмена язвительными стихами, а кончилось тем, что отряды герцога Бургундского также покинули Ашкелон и присоединились к партии Конрада Монферратского.

Сам Ричард все чаще и чаще стал подумывать об отъезде на родину. События там развивались совсем не в его пользу, и угроза потери им английского престола становилась все более реальной. В апреле он объявил о своем отъезде и предложил ассамблее баронов назвать того, кому мог бы передать руководство Крестовым походом. К ужасу Ричарда, все единодушно проголосовали не за его ставленника Ги де Лузиньяна, а за Конрада Монферратского.

Но 28 апреля новый король Иерусалимский был заколот двумя напавшими на него на улице ассасинами — то ли в отместку за потопленный Конрадом их корабль, то ли по заказу самого Ричарда или его нового ставленника (и по совместительству племянника) Генриха Шампанского. Все эти потрясения заставили Ричарда отказаться от своих планов и остаться в Палестине. По иронии истории почти одновременно с этими распрями из-за власти над Иерусалимским королевством началась и грызня внутри семьи Салах ад-Дина, поставившая под угрозу хрупкое единство его султаната и мусульманского мира. Сын умершего Таки ад-Дина аль-Малик аль-Мансур решил взять всю полноту власти над захваченными его отцом областями за Евфратом и, отколовшись от Салах ад-Дина, стал проводить собственную политику в регионе.

В сущности, он поступил так же, как когда-то сам Салах ад-Дин по отношению к Нур ад-Дину после завоевания Египта. Но, во-первых, как известно, человеку несвойственно проводить подобные параллели, когда речь идет о нем самом. Во-вторых, если Салах ад-Дин не приходился родственником Зенги Нур ад-Дину, то здесь речь шла о предательстве внутри семьи. Это было тем более опасно, что аль-Малик аль-Мансур сумел убедить другого своего двоюродного дядю, аль-Адиля, стать посредником между ним и султаном, что не могло сказаться на отношениях братьев. Но если бы дело дошло до прямого столкновения с аль-Мансуром, опиравшимся на поддержку как армии своего отца, так и соседних сельджукских правителей, то Салах ад-Дину невольно пришлось бы воевать на два фронта, а сил для этого у него не было.

С учетом происходящего обе стороны как в том, так и в другом лагере не были уверены в себе и в равной степени были заинтересованы в переговорах и достижении компромисса. Если бы в ту пору жил историк, воспринимавший христианство и ислам как две ипостаси веры в Единого Бога, он наверняка увидел бы в этом некий знак Свыше, желание самого Всевышнего в примирении адептов этих двух религий. Но такого историка или философа ни среди христиан, ни среди мусульман не было. И уже тем более далеки от такого толкования своих внутренних трудностей были Салах ад-Дин и Ричард. Они вели переговоры, исходя из совершенно других соображений. Но они их вели — и этим все сказано.

Продолжая заниматься восстановлением Ашкелона, Ричард направил Салах-ад-Дину новое послание: «Я жажду встретиться с аль-Маликом аль-Адилем, чтобы обсудить дело, которое будет одинаково выгодно обеим сторонам, ибо до меня дошли известия о том, что султан доверил ведение переговоров о мире моему брату аль-Малику аль-Адилю» (Ч. 2. Гл. 140. С. 343).

Однако аль-Адиль в то время как раз был занят семейными разборками и сбором добровольцев в армию по мусульманским деревням Палестины, а потому Салах ад-Дин не спешил говорить ни «да», ни «нет».

«Мы провели много встреч, которые не принесли ничего хорошего ни одной из сторон, — написал он в ответном послании. — Нам нет смысла встречаться, если предлагаемая тобой встреча будет такой же, как предыдущие, и если ты не докажешь мне, что есть вероятность быстрого разрешения проблемы» (Ч. 2. Гл. 140. С. 343).

В то же время султан провел еще несколько совещаний, в ходе которых были окончательно сформулированы те предельные уступки, на которые могли пойти мусульмане.