Саладин

Понятно, что еще несколько месяцев назад такое было бы попросту невозможно. Само это происшествие свидетельствовало, что Салах ад-Дина либо совершенно перестали интересовать государственные дела и он спешил как можно больше времени провести с детьми; либо о том, что какие-то изменения стали происходить и в его психике на фоне мозговых явлений. Впрочем, не исключен и третий вариант: он хотел показать франкам, как мало они теперь для него значат, и говорить с ними ему больше не о чем.

И все же, возможно, вторая версия ближе к истине, так как сразу после ухода франков он сказал Баха ад-Дину: «Хлопотный день (хотя никаких особых хлопот у него не было. — П. Л.). Принесите нам что-то готовое!»

Последняя фраза всегда означала, что Салах ад-Дин хочет есть, и ему принесли рекомендованный врачами отваренный в молоке рис и легкие закуски. Султан, как обычно в последние дни, поел без особого аппетита.

Правда, после еды он оживился и спросил, что слышно о возвращающихся из Мекки паломниках. Баха ад-Дин ответил, что они были бы давно в Дамаске, но дороги из-за дождей развезло, и им тяжело добраться до города. Салах ад-Дин немедленно отдал приказ осушить и замостить дорогу, по которой шли паломники, и добавил, что хочет назавтра утром выехать и встретить новых хаджи. Правда, он не забыл добавить: «Если будет на то воля Аллаха».

Наутро он и в самом деле в сопровождении Баха ад-Дина и других приближенных выехал из города и встретил приближающихся к нему паломников. Узнав, что среди них есть два высокоученых шейха, Салах ад-Дин в знак уважения спешился, чтобы их приветствовать. В этот момент к свите султана подъехал аль-Афдал и, отозвав Баха ад-Дина в сторону, стал расспрашивать его о состоянии здоровья отца и почему тот не хочет с ним видеться.

Затем во главе толпы паломников Салах ад-Дин направился к воротам Дамаска, и тут Баха ад-Дин впервые обратил внимание, что на султане нет его любимого казаганда (кафтана), без которого он никогда не выезжал верхом. Подъехав к повелителю, Баха ад-Дин сказал ему, что он забыл надеть казаганд.

«Он вел себя так, словно очнулся от сна (еще одно доказательство, что у Салах ад-Дина начались какие-то психофизиологические отклонения. — П. Л.), и попросил принести ему это одеяние, но распорядителя его гардероба не нашли, — пишет Баха ад-Дин, рассказывая об этом эпизоде. — Дело показалось мне очень серьезным. Я сказал себе: «Султан просит то, без чего он никогда не обходился, и не может это получить!» Я задумался и решил, что это дурной знак. Затем я обратился к нему и спросил, нет ли другого пути для возвращения в город, где было бы не так много народу. Он ответил, что есть, и свернул в проход между садами, ведущий в стороны ал-Муни. Мы последовали за ним, но на душе у меня было очень тревожно, ибо я сильно опасался за его здоровье (похоже, Баха ад-Дин впервые начал осознавать, что у его повелителя «что-то не в порядке с головой». — П. Л.). Когда мы подъехали к замку, он, как обычно, въехал в него по мосту, но это был последний раз. когда он по нему проехал» (Ч. 2. Гл. 179. С. 414).

А 20 февраля султан неожиданно свалился в постель от приступа желчной лихорадки. На следующий день ему стало хуже. Несколько раз Салах ад-Дин терял сознание, и все это время возле его постели сменяли друг друга Баха ад-Дин и визирь аль-Кади аль-Фадиль. Утром 22 февраля Салах ад-Дину стало полегче, он пришел в себя, и к Баха ад-Дину и аль-Кади аль-Фадилю в его комнате присоединился аль-Афдал.

Салах ад-Дин сначала пожаловался на тяжелую ночь, но затем разговорился, даже попытался пошутить, но вскоре попросил оставить его одного, велев им пообедать с аль-Афдалом. Аль-Кади аль-Фадиль вежливо отклонил это предложение, но Баха ад-Дин направился в южный зал дворца, где обычно проходили трапезы. Однако, когда он увидел аль-Афдала, восседающего за столом на отцовском месте, кровь ударила ему в голову, и даже не присев к столу, он поспешил покинуть трапезную.

Верный биограф султана счел оскорбительным то, что сын поспешил его похоронить раньше времени и занять его место за столом или где-либо еще. Однако, не решившись написать об этом прямо, лишь отметил, что не только он, но и другие придворные увидели в этом «дурной знак».

Далее Баха ад-Дин приводит в своей книге подробную хронику последних двенадцати дней болезни Салах ад-Дина. Еще одним «дурным знаком» стал отказ явиться во дворец личного врача Салах ад-Дина, сопровождавшего его много лет во всех поездках. Это было истолковано однозначно: лекарь знал, что его пациенту уже ничем не поможешь, и не хотел, чтобы на него возложили ответственность за его смерть.