Саладин

Таким образом, 1188 год стал для Салах ад-Дина поистине триумфальным, и, возможно, поэтому он решил продолжать поход. В начале января 1189 года он вновь осадил Бельвуар. Как и во время предыдущих осад, защитники крепости сожгли деревянный мост, после чего крепость, как казалось, становилась неприступной.

Вдобавок время для осады было выбрано крайне неудачно. Зима вступила в свои права, непрерывно лил дождь, и вокруг крепости образовалось настоящее болото, через которое нельзя было пробраться ни пехоте, ни коннице. А вот укрывшиеся за мощными стенами крестоносцы, что называется, и в ус не дули. Вскоре стало ясно, что Салах ад-Дин допустил еще одну ошибку: он расположил свой лагерь так близко к осажденным, что и он сам, и его воины оказались под огнем стрел и дротиков, и каждый день осады приносил новые потери. Казалось, еще немного, и — как это уже бывало прежде — Салах ад-Дин даст приказ отступать от непокорной цитадели.

Однако на этот раз у него были другие планы. С трудом объехав под хлещущим ливнем вокруг Бельвуара, он, наконец, нашел его ахиллесову пяту: если все стены крепости были построены на мощном базальтовом фундаменте, так что о их подрыве нельзя было и думать, то восточная стояла на глиняном грунте. Именно под восточную башню Салах ад-Дин и велел делать подкоп, обеспечив саперам максимальное огневое прикрытие лучниками. И когда 5 января 1189 года башня рухнула, защитники поняли, что дальнейшее сопротивление бесполезно, и стали сдаваться. По уже почти сложившейся традиции Салах ад-Дин отдал должное их мужеству и разрешил всем покинуть замок и направиться в Тир с тем имуществом, которое каждый мог увезти с собой.

Продолжать кампанию и дальше в сезон дождей было бессмысленно. В январе Салах ад-Дин, распустив армию, вместе с братом аль-Маликом аль-Адилем, возвращавшимся в Египет, посетил Иерусалим, помолился в его главной мечети на Храмовой горе и заодно удостоверился, что постепенно Святой град наполняется мусульманами и евреями, а работы по его укреплению продолжаются.

Затем он начал инспекторскую поездку по всем недавно завоеванным городам, а большую часть февраля и марта провел в Акко — видимо, предчувствуя его судьбу и стараясь как можно тщательнее подготовить этот город к возможному противостоянию с врагом.

В апреле 1189 года Салах ад-Дин вновь собрал армию и направился к Бофору, но начальник гарнизона этой крепости Рено Сидонский опередил Салах ад-Дина и сам со слугой-арабом появился у входа в его шатер. Салах ад-Дин с почетом принял гостя, и Рено неожиданно заговорил о том, что он понимает всю бесполезность сопротивления; что успехи Салах ад-Дина так его впечатлили, что он подумывает перейти в ислам, хотя, конечно, у него всё еще есть по этому поводу немалые сомнения…

Словом, в итоге Реджинальд де Гранье договорился до того, что готов сдать Бофор Салах ад-Дину и признать себя его вассалом, но опасается мести со стороны своих будущих единоверцев и потому просит обеспечить ему убежище в Дамаске.

Свободно владеющий арабским, обладающий изысканными манерами, Рено с того дня стал частым гостем в шатре Салах ад-Дина. Часами они вели долгие беседы по различным богословским вопросам, так как Салах ад-Дин хотел развеять сомнения своего гостя по поводу того, стоит ли ему менять веру. Когда же заходила речь о сдаче Бофора, то Рено просил дать ему три месяца, чтобы он мог собрать все свое имущество и тайно вывезти семью из Тира.

Трудно сказать, насколько Салах ад-Дин верил всем этим обещаниям, но историки сходятся во мнении, что у де Гранье и в мыслях не было принимать ислам — он просто тянул время, дожидаясь помощи из Европы, которая, как он знал, была близка.

Но и Салах ад-Дин знал это ничуть не хуже.

Глава тринадцатая ЕВРОПА ЖАЖДЕТ РЕВАНША

Что же заставило Салах ад-Дина в 1188–1189 годах нарушить неписаные законы ведения войны на Ближнем Востоке и вести военные кампании даже зимой, в холод и слякоть? Почему и куда он так спешил? Для чего велел до основания разрушать некоторые из захваченных крепостей, хотя раньше никогда не прибегал к подобной практике?

Чтобы найти ответы на эти вопросы, необходимо вспомнить, что происходило в это же самое время в Европе. Трудно сказать, действительно ли папа Урбан III умер от потрясения, узнав о падении Иерусалима, или 67-летний понтифик просто был к тому времени давно и тяжело болен. Но то, что весть о падении Иерусалима повергла Европу в шок, сомнений не вызывает. Как мы уже отмечали, одного-двух поколений в жизни нации хватает на то, чтобы некогда завоеванные или отвоеванные земли начать считать «неотъемлемой частью», а то и «исконной территорией» этой самой нации. Таким образом, для ее представителей уже совершенно неважно, что думают по этому поводу те, для кого она действительно является исторической родиной.