Саламина

Ветер и прибой все усиливались; было время прилива. Несмотря на все старания, мы не могли во время погрузки удерживать лодку носом в сторону моря, а когда нагрузили, не могли спустить ее на воду. За полчаса мы все запутали. Наконец, сняв все, что привязали, втащили по одному в воду камни, служившие якорями, уложили их и снабдили поплавками. Затем, по мере того как ставили сеть, привязали грузила, все-таки закончив работу, и притом хорошо. После этого вытащили нашу неуклюжую лодку далеко на берег к гравийному холмику за береговой песчаной полосой, поставили ее на кучу камней, привязали и, взвалив себе на спину вещи, отправились разбивать лагерь. Я не знаю, как бы мы потащили все наше имущество, если б из "вражеской" цитадели Ингии не пришли, очень кстати для нас, два юноши. Один из них, Йозеф, от избытка сил и чтобы показать нам, на что он способен, взял груз, посильный лишь взрослому мужчине, и потащил его. Если б нас не вел Йорн, который, не взяв почти ничего, убежал вперед так далеко, что совершенно не слышал нас, мы бы не прошли весь путь до Ингии без остановки. "Йорн знает удобное место для лагеря, - думал я, - и ведет туда". Он действительно знал такое место: уютный, крепко сбитый с запасом топлива домик, который сдавался путешественникам за две кроны в день. Во всяком случае, Йорн стоял около дома, поджидая нас. Я же отказался дать разрешение поселиться в нем, чем глубоко разочаровал артель.

Все приключение начинало терять военный блеск. Мы не только собирались расположиться прямо у ворот врага, но и сам враг, казалось, не расположен был сражаться. Вы только послушайте: на полдороге к Ингии, когда тяжесть наших нескладных грузов становилась уже невыносимой, полуослепшими от снега и песка глазами мы увидели приближающихся к нам пять человек, пять Зеебов. "Сейчас начнется", - подумал я. Они приблизились, а я, свирепо уставившись перед собой, прошел мимо, не сказав ни слова и не взглянув на них. Что же сделали эти люди? Они повернули назад, нагнали меня, любезно поздоровались и настояли на том, чтобы взять мою ношу. Я был совершенно сбит с толку создавшимся положением. Опасаясь, что Зеебы окончательно испортят дело тем, что пригласят нас жить с ними, я заставил всех заняться установкой палатки, что и было сделано при помощи клана Зеебов, быстро и отвратительно.

Абрахам Зееб - приземистый, широкоплечий, широкогрудый человек, темнолицый с черными бровями, густой гривой; черты лица у него тяжелые, губы игдлорсуитских Нильсенов, как у Бурбонов. Внешность суровая. Он вошел, завязал входной полог палатки, повернулся к нам и приветливо улыбнулся. Суровая внешность? Лицо его просто сияло приветливым дружелюбием. Абрахам сел и разделил с нами то, что мы могли предложить гостю, - сухари, намазанные маслом, кофе. Еда показалась ему, как и нам всем, вкусной. Из вежливости он посидел с нами немного, потом ушел. Час спустя вернулся и принес в подарок солидный кусок матака.

С этого момента между соперничающими артелями установилась самая тесная дружба. Полог все время поднимался, чтобы пропустить бурный поток посетителей, наших друзей. Сколько бы ни горел наш маленький примус, в палатке все время было холодно. Наконец, согревшись изнутри и насытившись пеммиканом и рагу из матака с рисом, мы соединили в одно целое все наши постели и растянулись, чтобы поспать.

Ночь была холодная, бурная. Полотнища палатки бешено хлопали под аккомпанемент непрестанного грохота моря. Тяжелые волны бились о северный берег по всей его длине. Мы расположились так, что я лежал между Абрахамом (не Зеебом) с одной стороны и Йорном - с другой, а Лукас и грустный Йоас с флангов. Абрахам захватил с собой нечто вроде большой подушки размером два фута на четыре, Лукас настоящий спальный мешок из собачьей шкуры. У меня был недошитый мешок из оленьей шкуры, шкура ламы, дополнявшая то, чего не хватало у мешка, и шерстяное пончо для подстилки. У остальных двоих не было ничего. Я дал им пончо. Они завернулись в него, обняв друг друга. Шкурой ламы я накрыл себя и Абрахама. Так мы и проводили ночи в Ингии.

Я говорил о ночных звуках: ветер, хлопанье полотнищ, шум моря. Все это не заглушало страшное бормотание и взвизгивание Йорна. Что за несчастная, истерзанная душа заставляла его визжать во сне! Несомненно, он мерз; во сне он так брыкался и размахивал руками, что я ради самозащиты наконец стал бить его. Но Абрахам не просыпался. При свете продолжавшей гореть свечи, в вязаной шерстяной шапке, натянутой на голову до бровей, в капюшоне анорака, закрывавшем его подбородок, он был похож на бронзовое изваяние доблестного благородного рыцаря, душа которого вкушает покой. Когда серый рассвет просочился в палатку, он уже не застал Абрахама: Абрахам тихонько вышел, чтобы осмотреть сеть.

Со всеми сетями дело было неблагополучно. Буря продолжалась. Работа, которую нам пришлось проделать, чтобы спасти сети от повреждения льдом, показала, насколько рисковал я, вложив капитал в это предприятие. Но к тому времени, как встали Йорн и Йоас, работа была уже закончена.