Саламина

Добродетель девушки - бывшая, возможно, только проявлением ее природной наивности - трогательно соответствовала представлениям Троллемана о доме. Она сама по себе могла одновременно и пристыдить его и возбудить в нем горячее желание. Она усиливала путаницу мыслей Троллемана насчет того, насколько дерзко, хитро, осторожно, осмотрительно он должен наметить путь своего преследования. Троллеман знал, что каждый его тайный поступок будет предметом сплетен в поселке, и, несмотря на свою гордость белого, боялся насмешек жителей. Его сковывала застенчивость, скрыть которую нельзя было никакой напыщенной позой. Регина понимала его ходы в игре: да и кто бы не понял их? Свои же ходы в этой игре она делала с инстинктивным умением. Регина знала повадки мужчин: любовь никогда не была для нее тайной. Она наблюдала, как зачинают ее братьев и сестер, видела, как они рождаются. Она присутствовала при всех явлениях человеческой жизни. О любви не разговаривали: она была действием - его совершали. То, что оно совершилось и для нее, отмечало наступление зрелости.

Регина не была невинной, но она была молода. Троллеман производил на нее впечатление, он пугал ее. Он был так шумлив! Расхаживая по кухне около Регины, Троллеман следил за ней своими выпуклыми глазами. Это смущало Регину. Хорошо сознавая свое невежество в хозяйствовании на датский лад, она старалась как только могла. Может быть, она делает что-то неправильно, и поэтому Троллеман следит за ней? Когда он заговаривал, Регина вздрагивала: так резко это у него получалось. Троллеман смеялся, потирал руки, хлопал ее по спине, потом быстро уходил. Если это шумное поведение выражает веселье, то оно совсем не похоже на веселье гренландцев. Конечно, Регина ничего не понимала, почему он заговаривает так внезапно и громко, прикасается к ней и отскакивает, как будто обжегся? Троллеман щипал ее за талию, за бедра, потом быстро отходил от нее. И так всегда. Такое беспокойное поведение раздражало Регину. Приступи он к ней по-другому, как если бы желал ее, она бы это поняла. Может быть, он ее не желает?

Вечером, когда, окончив дневную работу, она уходила домой, Троллеман шел за ней до дверей и не отрываясь смотрел вслед, пока девушка не скрывалась за углом. Регина сдвигала брови: чего он от нее хочет? Может быть, ей следовало остаться? Так он мог бы задержать ее, конечно, если бы желал ее. Регина чувствовала какую-то неопределенность: не то, чтобы она жаждала его объятий, она просто ожидала их. И однажды вечером все изменилось.

Троллеман стоял, наблюдая, как Регина приводит кухню в порядок. Закончив работу, она направилась к дверям.

- Завтра в семь? - спросила девушка.

- Да, - ответил он хрипло.

Регина двинулась к выходу и услышала, что хозяин идет за ней следом. Троллеман настиг ее в сенях и закрыл за собой внутреннюю дверь. Тут было почти темно, летние сумерки едва проникали сквозь маленькое окошко. Троллеман грубо притянул Регину к себе, прижал свою шестидневную щетину к ее щеке. Она сопротивлялась, не из отвращения, не из страха - инстинктивно. Рука ее упиралась в наружную дверь; она толкнула ее, распахнула настежь. Дневной свет ворвался в сени, откуда-то снизу донесся смех. Регина оказалась на свободе. Убегая, девушка обернулась и увидела Троллемана в дверях, растрепанного, с блуждающими глазами. С этой минуты она знала, что он в ее власти.

Регина стала извлекать выгоду из страсти Троллемана. Она не была корыстна, но любила красивые вещи. Ей доставляло удовольствие украшать себя, надевать на шею блестящие ожерелья, вдевать в уши сверкающие серьги, наряжаться в яркие платья; она испытывала тщеславное удовольствие, прогуливаясь в этих нарядах, зная, что подруги ей завидуют. Наряды были знаком оказываемого ей предпочтения; честь и награды делила с Региной ее довольно большая семья: мать-вдова с бесчисленными детьми. Они постоянно торчали на кухне, пожирая остатки со стола начальника торгового пункта, и проводили там как бы по праву столько времени, сколько им заблагорассудится. Дети создали дополнительное существенное препятствие для ухаживаний человека, опасавшегося обнаружить перед людьми намерения, которые, с точки зрения Троллемана-романтика, были далеко не честными.