Саламина

Что ж, возьмем наши вечеринки: кто их устраивал? Благодаря чему я мог спокойно сидеть вот так, как сидел? Стоило мне постучать костяшками пальцев по длинному самодельному дощатому столу и крикнуть: "Столик, накройся!", как он действительно, будто чудом, оказывался покрытым едой? А затем, поев и угостив гостей, крикнуть: "Столик, приберись!", как столик тотчас же оказывался прибранным, мусор подметенным, комната превращенной в зал для танцев? Кто следил за тем, чтобы наши стаканы всегда были наполнены? Кто подавал сигары, прислуживал гостям, опорожнял пепельницы, смотрел за порядком, делал до последней мелочи все, что нужно было делать? Кто же, как не Саламина. Все хлопоты, связанные с приемом гостей, начиная от подготовки к их приему и кончая уборкой после их ухода, все, от мытья полов утром до мытья их на следующий день, - все лежало на ней. И как она все делала! С какой точностью и ловкостью, с какой неослабной энергией, с каким совершенством! Не как служанка, а как хозяйка дома, не поглощенная целиком работой, а умудряясь как-то и работать, и обедать, и танцевать. Спасибо за эти дни веселья и пиву, и еде, и тому, и сему, но главное спасибо Саламине. Абрахам, выражая мысли всех жителей Игдлорсуита, обращаясь от их имени к виновнику счастливых дней, сказал, пожимая мне руку:

- Спасибо, Кинте, за то, что вы привезли в Игдлорсуит Саламину.

Да, работать она, умела. Взгляните на нее: прямая, как тростник, сильная, как бык, гибкая, как кошка. Руки у нее были шероховатые, загрубевшие. Когда она сгибала руку, то мускулы вздувались, как бейсбольные мячи, круглые, крепкие. Эскимоски скроены для работы, во всяком случае некоторые из них. Для таких женщин в работе вся жизнь. О них не думаешь как о слабом поле, кажется, им не должно быть свойственно понимание тонкостей. Трудно судить об этом.

Однажды, не помню по какому делу, к нам в дом пришла эта несчастная Карен, и я отругал ее за одну из ее мелких, низких, тайных проделок, за какое-то жульничество, ставшее возможным благодаря моему хорошему отношению к ее мужу Давиду. Как следует отчитав ее, отправил домой. Саламина почувствовала, насколько отвратительна эта сцена. Она накрыла стол, мы поели. Она была очень молчалива. После ужина Саламина перешла на мою сторону, села рядом и положила руку мне на плечо. Немного спустя заговорила:

- В двадцать седьмом году умер мой муж. Это было ужасно. И двадцать восьмой был плох, а двадцать девятый немногим лучше. В тысяча девятьсот тридцатом я жила спокойно, и в моей жизни не было мужчины. В тридцать первом приехал в Уманак Кинте, попросил Саламину поехать в Игдлорсуит и жить в его доме. В тридцать втором Кинте уедет в Америку и никогда не вернется в Гренландию. И я не перенесу этого, потому что больше ничего не будет в моей жизни.

Я прижал голову Саламины к своей груди, и слезы ее потекли по моим рукам.

XXI. САЛАМИНА

Тридцатью милями дальше, за Уманаком, в глубине Уманак-фьорда стоит маленький поселок Икерасак. Как бульшая часть поселков в округе, Икерасак расположен на острове и, подобно Уманаку, лежит в тени горного пика, вроде Уманакского, но поменьше. Маленький поселок, маленький пик; здесь правил, как король, маленький человек. Королем может быть совсем маленький человек, потому что преклонение вызывает королевский титул - всем американцам это известно, так как они отводят газетные шапки самым незначительным величествам.

Этот маленький человек благодаря своему острому уму, охотничьей ловкости и умению править собаками, благодаря власти, которой он пользовался как начальник отдаленного торгового пункта, своему королевскому гостеприимству, дружелюбному обращению с людьми и щедрости и благодаря собственному убеждению, что играло не последнюю роль, в своем происхождении от викингов - этот человек был почти настоящим королем. Происхождение его, от кого бы он ни происходил, имело значение. Мужчины из этой династии стояли у власти, девушки благодаря красоте и душевным качествам вступали в связи с видными датчанами. Их остролицые потомки сейчас составляют местную аристократию округа. Мы говорим, кровь много значит, но убеждение, что она много значит, имеет большее значение. И это убеждение маленького короля-полукровки наконец в старости окрепло так, что он поднял норвежский флаг над крепостными валами своего замка со стенами из дерна. Сумасшедший? Да, немножко. Но как ни суди, это было очаровательное безумие. И хотя реквизиция властью короля королевских складов (складов датского короля) привела в конце концов к потере трона, он продолжал жить, окруженный до самой смерти любовью и почетом. Память о дяде Енсе будет жить долго.