Саламина

Меня, как банкира, это не касалось. Они приходили ко мне: сегодня за полкроной, на другой день за кроной, потом просить две, потом пять и т.д. И каждый раз говорили, что деньги нужны Корнелии. Корнелия была из тех несчастных, которых люди, особенно мужчины, жалеют. У нее не было ни семьи, ни общественного положения, ни репутации, ни нравственности, ни очарования. Она принадлежала к числу тех покладистых девиц, которые одалживают себя любому мужчине, и поразительное число мужчин ею воспользовалось. И когда дело дошло до того, что нужно было назвать отца ребенка, она выбрала несомненно, с достаточным основанием - надежного мужчину Северина. Пять крон в год: такие алименты обеспечил ей закон. А Северин, подчиняясь закону и обычаю, платит деньги и делает вид, что не знает ни матери, ни ребенка. Мне это казалось довольно жестоким. Для Корнелии я деньги давал.

- Зачем, - с возмущением спросила однажды Саламина, вернувшись из лавки, - зачем вы даете столько денег Йоасу и его жене?

- Я им не даю. Я даю Корнелии, она, бедняжка, нуждается.

- Корнелии! Да она уже давно не живет в их доме. Они на эти деньги покупают себе кофе, сахар и печенье.

Это была правда. Я стал ждать случая. Вскоре Йоас пришел опять: пять крон для Корнелии.

Бывают времена, когда тебе нужны слова, не хватает эскимосских слов. Как бы я был красноречив на английском языке! Я бы как следует отчитал его и закончил бы великолепно, крикнув:

- Ты, проклятый подлый лгун, убирайся вон!

Но по-эскимосски? Самое подходящее, что мне было известно, самое подходящее, кажется, что есть на их языке, было то, что я и сказал: я объяснил ему, какой он совершил грех, а затем в гневе воскликнул:

- Дурной человек, ты очень дурной человек. Уходи!

Йоас стоял мрачный, молчал. Потом повернулся кругом и вышел, с треском захлопнув за собой дверь.

Слава богу, избавился от него, не жалко, что такой ценой. Больше его не увижу. Ах, нет? Вскоре, дней через десять, он опять пришел. Нет, Йоас, для тебя нет. Прощай! Никогда больше - я пишу это в 34-м году, - никогда Йоас или кто-нибудь из его семьи... Подожди, читатель, извини, пожалуйста, одну минуту. Я сейчас. Кто-то, кажется, стучится у калитки.

Странное совпадение, это приходила жена Йоаса. Она не решалась подойти к двери дома, боится собак.

- Да собаки не злые, - говорю я.

- Нет, а вон та, - хнычет она, - я ее боюсь.

Мне казалось, что в Гренландии собак боятся только собаки.

- Что вам нужно, Луиза?

- Я хочу одолжить у вас денег.

У нее был ужасный вид: грязная одежда просто черна от сала. Камики на ней жалкие, все в складках, выношенные, и под ними нет чулок, с голыми коленями, зимой! И это слабоумное лицо со свисающими на него прядями волос, с приставшими к ним перьями. Недавно у нее шла кровь носом. Вся верхняя губа и подбородок были в засохшей крови.

Ну, я дал ей денег.

XXV. О ЖЕНАХ

Те записи, что я вносил в банковские книги, могли бы служить пояснением к состоянию домашнего хозяйства в различных семьях поселка. В них отражался не столько заработок охотников, сколько умение жен расходовать его. Ни одна из семей моих клиентов не может служить лучшим примером этого, чем семья моего ближайшего соседа и служащего Давида и его жены Карен. Они были моими главными должниками, так как стоило им только убедиться в моей мягкости, как они стали непрестанно и почти неограниченно пользоваться тем особым кредитом, который я, как работодатель Давида, был готов им оказать. Этот случай заслуживает исследования со стороны банка.

Давид Лёвстром - сын того милого старика Томаса, о котором я уже отозвался с похвалой на одной из первых страниц книги. Сам Давид и внешне, и по своим наклонностям мог служить лучшим свидетельством достоинств отца. Кроме того, он был самым блестящим охотником в поселке и по записям конторы торгового пункта первым во всем округе по добыче тюленей. За это и за свой приветливый нрав Давид пользовался уважением и любовью всех жителей поселка, включая необыкновенную жену, и, мне кажется, особенно ее любовью. Голод и холод, усталость, опасность, жена - Давид был из тех, кто принимает все, что выпадает на его долю. Жаловаться? Ему такая мысль не приходила в голову. Пусть приходят невзгоды, одна за другой:

- Аюнгулак, хорошо! - говорит Давид.

И Карен действительно была необыкновенной. Она стала такой. Человек не наследует своего поведения, у Карен оно тоже не было наследственно.

Его особенности - заслуга Карен. Но по характеру и темпераменту она была дочерью своего отца, Эмануэля. Заслуживает внимания то, что в маленькой общине слабонаселенного округа, где бесчисленные поколения неограниченно скрещивались в родственных браках, где источники существования и образ жизни у всех одни и те же, различные семьи проявляли столь несходные черты. Зеебы, Нильсены, Лёвстромы и семья Эмануэля, Самуэльсены, - все имели свои явно выраженные особенности, отличались характером и внешностью. Самуэльсены, даже младшее поколение рода, казалось, представляют старую Гренландию.