Салфур: Тайны Запретного Леса

— Приятель, ты будто не с той ноги встал, — медленно протянул Девин, все это время лежащий чуть поодаль остальных, наблюдая всю безрадостную картину целиком, подобно тому, как искушенный зритель наблюдает очередную театральную постановку. — Кажется, ты совсем недавно каялся и не хотел быть таким несносным, а, Фиц? — Девин знал, что нахальный юноша взял с него обещание не болтать об их личном разговоре, но выслушивать очередной лепет избалованного мальчишки ему вовсе не хотелось. — К тому же своими криками ты можешь разбудить Арин, а для нее крепкий сон сейчас очень важен. Хоть она и излечилась от физических увечий, эмоционально до сих пор была подавлена.

Фиц неразборчиво хмыкнул что-то себе под нос, вновь усаживаясь на сырую землю и гневно озираясь по сторонам.

— Бран, действительно, не хочешь нам рассказать, где ты был все это время? — с неподдельным интересом спросил Девин, радуясь тому, что с его помощью неприятная ситуация была в полной мере исчерпана.

Бран рассказал ребятам все, точнее, почти все, что случилось с ним вчера на закате дня: про Морлея с его совершенно странными и чудаковатыми прихотями, про возможную казнь детей и угрозы, высказанные Конунгом так легко, что в них невозможно было усомниться; про портрет Майи и вредного лягушонка Каппу с его преувеличенно важными речами о человеческой глупости и полоумии. Умолчал юноша лишь о том, что касалось сути самой его истории и вопросов, ответы на которые Каппа пообещал ему выведать у Морлея в обмен на рисунок. Этого он не мог рассказать, считал, что сейчас неподходящее время.

— Понятно. То есть, пока мы тут били баклуши, ты, можно сказать, защищал наши жизни? — задал риторический вопрос Девин, скрестив руки на груди. — Спасибо тебе, Бран. Я не знаю, по какой причине жители Топи решили, что у тебя подвешен язык, но раз мы до сих пор живы, значит, они правы.

Фиц лишь слегка хмыкнул, совсем не растроганный благодарственной речью, а Ниса молча продолжала черкать угольком по тонкой измятой бумаге.

За разговорами и трапезой, к обеду принесенной уродливыми ящерами в просторную клетку, дети и не заметили, как утекли светлые полуденные часы. Когда светоч дня сменили вечерние сумерки, Девин, Арин и Фиц улеглись на сырую землю, дабы насладиться мирным сном, и только Ниса с Браном молча сидели друг подле друга, дожидаясь прихода стражей. Спустя несколько минут, девочка не спеша протянула Брану свое творение, нарисованное одним лишь угольком, истертым практически в пыльную труху.

— Держи. Только помни о своем обещании, — сказала Ниса, внимательно вглядываясь в лицо светящегося от счастья Брана. — Удачно вышло?

— Чудесно! — выкрикнул Бран, совершенно пораженный художественной работой, проделанной Нисой за столь короткое время, и немного приосанившись, добавил: — Думаю, именно так она и выглядела, — он тронул пальцами черный портрет Майи.

Нисе на секунду показалось, будто девочка на рисунке походит на Брана. Вернее, будто бы являлась частью его самого. Черные волосы, томный, практически прозрачный взгляд, направленный на смотрящего из-под густых ресниц, и длинная шея. Все внешние черты героини отражали самого юношу. Только глаза у Майи были чернее самой темной тучи, как сказал сам Бран. У него же были совершенно другие — серые, полупрозрачные, как вода в чистом колодце.

— Бран, ты хотел мне что-то рассказать. Откуда в твоей голове возникла эта героиня? — осторожно спросила Ниса, пораженная этим чудным сходством, бросающимся в глаза.

— Я хотел сказать, что Майя… — заговорил юноша, но высокий голос Каппы, появившийся из ниоткуда, резко прервал его.

— Сказитель, тебя уже ждут, — сказал лягушонок, внимательно осматривая Нису с ног до головы. — О, Конунг, люди такие страшненькие. Прямо сказать, не понимаю, как ваш род дожил до нашего времени… — с пренебрежением добавил он.

— Что это за странное существо? Неужели тот самый вредный лягушонок, о котором ты рассказывал? — обратившись к Брану, спросила Ниса, будто не замечая сказанных Каппой грубых слов.

— Попрошу вас не швыряться такими ядовитыми словечками, мисс, — выпалил опешивший лягушонок. — Все же я — правая рука самого Конунга Морлея, и от моего слова может зависеть ваша и без того хрупкая жизнь.

Бран мотнул головой, как бы говоря девочке, что не стоит ввязываться с Каппой в разговор, до добра это точно не доведет. Затем, поднявшись с колен и сжимая в руках портрет, юноша последовал за язвительным лягушонком к шатру правителя Топи через толпы ящероподобных стражей, жирных жаб под кустистыми кронами дремучих ив.

— Сегодня господин Морлей чувствует себя лучше обычного, — коротко изучив Брана оценивающим взглядом, произнес Каппа. — Думаю, в этом есть доля твоей, как это у вас говорится, заслуги.

— Рад слышать, — безучастно ответил Бран, всем своим видом показывая, что до состояния Конунга ему нет никакого дела.

— Портрет готов? — нагло спросил Каппа, открывая одно из полотен у входа в шатер.

— Готов, — сухо ответил Бран. — Надеюсь, вы помните наш уговор?