- Шериф, я не спрашиваю вашего мнения как профессионала. Вам просто придется примириться с моим. Энцефалит - инфекция с довольно длинным инкубационным периодом и распространяется по кровяному руслу человека медленно. Я счел, что никакой опасности тут нет - ни для меня, ни для мистера Мирса. И не лучше ли будет, если вы сейчас оставите нас и попробуете узнать, кто же утащил тело миссис Глик - Фу Манчу или нет. А может быть, у вас такое развлечение - допрашивать?
Откуда-то из внушительного живота Маккаслина вырвался глубокий вздох. Шериф захлопнул блокнот и уложил обратно в глубины кармана.
- Ладно, Джимми, мы дадим сообщение. Сомневаюсь, чтобы от этого было много толку - вот разве что этот чудила еще раз объявится... ежели он вообще существует, в чем я лично сомневаюсь.
Джимми поднял брови.
- Ты мне врешь, - терпеливо пояснил Маккаслин. - Это и я понимаю, и мои помощники... чем черт не шутит, может, и старина Мо тоже. Сколько ты наврал - много, мало - я не знаю, зато знаю вот что: раз вы оба держитесь одного и того же, доказать, что ты врешь, я не могу. Можно бы забрать вас обоих в кутузку, но по закону я должен дать вам обоим по разу позвонить, а даже самый зеленый пацан, только-только из юридической школы, в состоянии вытащить вас из-за решетки, потому как то, что я против вас имею, лучше всего можно описать как "подозрение в неизвестном шахер-махере". Небось твой-то юрист свой диплом не вчера получил, э?
- Нет, - ответил Джимми. - Не вчера.
- Я бы все равно забрал вас, и были бы у вас неприятности, только кажется мне, что врете вы не потому, что проштрафились перед законом. Маккаслин пнул педаль стоявшего возле секционного стола мусорного бачка, сделанного из нержавейки. Крышка с грохотом отскочила, и Маккаслин выстрелил в бачок коричневой струей табачной слюны. Мори Грин вздрогнул. Никому неохота пересмотреть свой рассказ? - спросил шериф, и гнусавый провинциальный выговор исчез. - Дело это серьезное. В Уделе четыре смерти, и все четыре тела пропали. Я хочу знать, что творится.
- Все, что мы знаем, мы вам рассказали, - спокойно и твердо сказал Джимми. Он смотрел прямо на Маккаслина. - Если бы знали больше, рассказали бы больше.
Маккаслин вернул ему не менее острый взгляд.
- Ты перепуган до усеру, - заметил он. - И этот писатель тоже. Оба. Такими в Корее бывали парни, которых приносили с передовой.
Полицейские смотрели на них. Бен с Джимми промолчали.
Маккаслин опять вздохнул.
- Давайте, пошли отсюда. Я хочу, чтобы завтра к десяти вы оба явились ко мне в контору и дали показания. Если к десяти вас не будет, пошлю за вами патрульную машину.
- Вам не придется это делать, - сказал Бен.
Маккаслин скорбно взглянул на него и покачал головой.
- Вам надо писать книжки, в которых больше смысла. Как тому парню, что сочиняет истории про Трэвиса Мак-Джи. Чтоб было, во что всадить зубы.
Бен поднялся из-за стола и ополоснул в раковине чашку из-под кофе, задержавшись, чтобы выглянуть за окно в черноту ночи. Что сегодня бродило в ней? Марджори Глик, наконец воссоединившаяся с сыном? Майк Райерсон? Флойд Тиббитс? Карл Формен?
Он развернулся и пошел наверх.
Остаток ночи он проспал при включенной настольной лампе, а сооруженный из шпателей крест, обративший в бегство миссис Глик, оставил на столике по правую руку. Последнее, о чем подумал Бен перед тем, как его объял сон, было: в безопасности ли Сьюзан, все ли с ней в порядке.
12. МАРК
Услышав отдаленный хруст прутьев в первый раз, Марк прокрался за ствол большой ели и там остановился, поджидая, кто же объявится. Они днем выходить не могли, но это не значило, что и м не найти людей, которым дневной свет нипочем - например, за деньги. Впрочем, были и другие способы. Марк видел в городе этого хмыря Стрейкера - глаза у того были как у жабы, греющейся на солнышке на камне, а вид такой, будто он способен ломать руку младенцу и при этом улыбаться.
Марк ощупал угадывающуюся в кармане пиджака увесистую отцовскую ракетницу. Пули против них не годились (кроме, может быть, серебряных), но этого Стрейкера выстрел между глаз научит родину любить, будьте покойны.
Взгляд мальчика на секунду скользнул к завернутому в кусок старого полотенца предмету грубой цилиндрической формы, прислоненному к дереву. За домом Марка была поленница - пол-корда желтых осиновых поленьев, которые они с отцом напилили в июле и августе цепной пилой Маккаллоха. Марк знал: отец - педант, так что длина каждого полена - три фута плюс-минус дюйм. Какая длина требуется, отец знал так же хорошо, как то, что за осенью придет зима и желтая осина будет гореть в камине гостиной долго и ясно.
Сын Генри Питри знал и другое. Он знал, что осина - для таких людей... тварей... как _о_н. Сегодня утром, пока отец с матерью были на прогулке, мальчик взял полено и обтесал бойскаутским топориком, превратив один его конец в грубое острие. Пусть грубое, сослужить свою службу оно должно было.