Салюты на той стороне

Хотел ответить сразу, сказать что-то резкое, но обвел всех взглядом – и возражения застряли в горле, как слишком большая, плохо проглоченная таблетка, которую не запил водой.

Застряла.

Царапает низко, где-то в гортани.

Ни проглотить, ни выплюнуть.

Ребята, вы чего? Это же я. Я.

Это я собрал вас возле лестницы, чтобы сказать важное, чтобы решить, потому что только я могу решить.

– Он же, сука, собака, – мрачно говорит Муха, – он тихо идти не умеет.

– Я его понесу, – говорит Юбка, и все оборачиваются, даже, кажется, я вижу бледное и размытое лицо Хавроновны в окне второго этажа, то есть как это – понесешь?

Юбка подходит к Малышу, протягивает ему правую руку – тот машет хвостом в пыли, встает – и только тут замечаю, что встает с трудом, не такой радостный, как был. И ребра стали видны, не так чтобы прямо слишком, но похудел заметно.

Мы тоже похудели.

Девочки от нечего делать взвешивались на больших медицинских весах в медкабинете, потом всем рассказали: я, мол, тридцать восемь, а я – сорок. А многие перед началом смены довольно полненькие были, с круглыми коленками.

Юбка поднимает Малыша на плечи, устраивает – словно смешной лисий воротник, Малыш и сам бело-рыжеватый, похож.

Юбка делает несколько шагов с Малышом на плечах, взбирается по лестнице, потом вниз.

– А теперь отпусти его, – говорю.

Он, немного растерявшись, отпускает собаку.

– Тихо. Слышите?

– Нет. Что?

– Юбка дышит громко. Запыхался. Он выдаст нас всех.

Они стоят, некоторое время прислушиваются, наконец Муха роняет:

– Ладно, не неси херню, Ник. Даже я слышу, что этот придурок нормально дышит.

И они расходятся, и они расходятся кто куда – кто вверх по лестнице, обратно в комнаты или в столовую, кто просто по территории, даже за забор. Проходят к реке, смеются.

Остается Юбка.

• •

Он садится на корточки, гладит Малыша.

– Ну, как там телик? Заработал?

– Да.

– И что, прямо новости показывают?

– Да.

– И что говорят?

(И спрашиваю себя – бог ты мой, Ник, неужели ты сам не можешь включить и посмотреть, зачем спрашивать этого? Он же тебя перед всеми опозорил, может, теперь не ты их поведешь по мосту, а побегут сами, бессмысленно и опасно, упадут, покалечатся, а виноват будешь ты.)

– Про ребят ничего, – уклончиво говорит Юбка.

– Значит, дошли.

– Да.

– А про тех?

– Не говорят.

Наверное, больше не стреляют. По крайней мере, мы больше ничего не слышим.

– Так что я даю вам день, – повторяю упрямо, – надо прибраться здесь, надеть легкую и бесшумную обувь, такую, чтобы не скользила.

– Это кеды, что ли?

– Что хочешь, я же не знаю, какая есть. Оденьтесь тоже удобно, понятное дело. Собаку будем тащить по очереди.

– Лучше не надо, – Юбка отводит глаза.

– Почему это? Думаешь, что такой сильный?

– Не в том дело. Но только если будем Малыша передавать друг другу на мосту, то это будет неудобно. Ну, можно равновесие потерять, упасть. А там же костей не соберешь, там же…

Река неглубокая, под мостом лежат бетонные плиты, ржавые шипы, мусор.

Да и раньше не стоило падать, даже если умеешь прыгать в бассейн, – не та высота, не рассчитаешь, не сгруппируешься, выйдет синяк на все тело. Раньше повторяли в новостях, что в нашем Городе какой-то чудовищно высокий мост, необычный, даже знаменитый. Показывали так: камера с высоты птичьего полета снимала сначала наш безлюдный берег, потом медленно летела над мостом; мы видели его серебристые ванты, красно-белый пилон (краска уже облупилась, но совсем недавно поверхности покрыли новой – неестественной и слишком яркой, похожей на кровь в фильмах Годара), потом спускалась к маленькому идущему человеку, женщине в смешной меховой шапке. Глупо, но я все радовался раньше, что женщина совсем не похожа на маму. А ролик часто по новостям крутили – день Города, день Сталевара, день Химика, и мост был в их честь.

IX

Ник сказал, что мы не упадем.

Потому что надели тапочки с нескользящими резиновыми хорошими подошвами только я не нашел такие а мне сам Ник дал. Жмут немного в большом пальце, он у меня длинный большой, сами ноги тоже длинные, не такие как у Степашки конечно но больше чем у самого Ника.

У меня кажется сорок второй размер.

Как у взрослого как у мужчины чем всегда гордился.

И другим еще.

И еще тем что в отличие от Мухи и от самого Ника и от Крота и конечно же Блютуза сам не знаю почему про него вспомнил у меня была девушка, самая настоящая девчонка с которой было

Ну не то чтобы по-настоящему было но лежали вдвоем обнимались и я чувствовал что у нее

Вообще ничего такого но и она ощущала меня и мне не было стыдно как обычно парням

Вот Нику точно стыдно

Почему так говорю, потому что во-первых, когда вся эта история с Мухой и Кнопкой получилась, ему было неприятно слышать, он часто моргал, отворачивался, стыдился подробностей, хотя никаких особенных подробней и не было, их никто не придумал