Салка Валка

В этот вечер Арнальдур Бьернссон зачитал перед собравшимися членами рабочего союза последнее решение Йохана Богесена: безоговорочно отклоняются все предложения. По толпе пронесся ропот. Кто-то выкрикнул, что теперь все усилия ни к чему. Что толку биться головой о стену? Три женщины вскочили с места и принялись поносить большевизм, а затем заявили, что завтра же отправляются чистить рыбу. Они говорили все разом. Они спрашивали, может ли христианская душа спокойно относиться к тому, что рыба лежит кучами и гниет? Прежде чем другие женщины успели выразить свое отношение к данному вопросу, слово взял Арнальдур. В начале своей речи он пытался сыграть на чувствах слушателей и, обращаясь к женщинам, стал говорить, что, дескать, тот факт, что гниет рыба, — это полбеды, а вот то, что голодают дети, — это большой грех; но теперь все улажено и голод больше не грозит. И в доказательство вытащил из кармана кипу телеграмм от профессиональных союзов всей страны, которые горячо приветствовали бастующих, выражали восхищение мужеством жителей Осейри, желали им удачи и сообщали, что организован фонд помощи бастующим семьям. Поступление денег ожидается через несколько дней.

С места поднялся храбрый духом отец семейства и гневно заявил:

— Я никогда не попрошайничал и ни за что не приму милостыни.

Это был Хроубьяртур Лидссон, крепкий моряк, хорошо знавший исландские саги, насквозь пропитанный духом викингов. Он был отец пятерых детей. Вслед за ним и другие поспешили заявить, что не желают получать милостыню от незнакомых людей из других районов страны. Однако среди рабочих нашлось немало и таких, которые заколебались в этом вопросе. И все же в большинстве своем это были люди, независимые по своей натуре. Им хотелось жить и умереть, как им вздумается. Ради своих идеалов они могли голодать три недели, потому что они привыкли терпеть нужду, даже когда об идеалах нет и речи. Но они ни за что не потерпят унижения, столь чуждого героическим подвигам прошлого и духу исландских саг, даже если речь идет о повышении заработной платы.

Арнальдур Бьернссон не видел иного выхода, как разразиться речью такой пламенной и зажигающей, какой никогда раньше не слышали в этих местах. Он сыпал цитатами из Маркса. Он говорил, что рабочие во всем мире — это единое целое, у них общие интересы, им угрожает одна и та же опасность, одна и та же сила — эксплуататор, который в своей сущности не кто иной, как детоубийца, людоед и вампир. Поймите же, помощь, которую нам обещают профсоюзы, идет не только он наших братьев, но и от людей, имеющих в груди такое же сердце, как у нас, сердце угнетенного народа, к которому присосались пиявки, пьющие его кровь. Людей во всем мире можно разделить на две категории: на тех, кто работает, и на тех, кто наживается на труде рабочих. На одной стороне стоят коммунисты, сознательные рабочие, выступающие за общий труд и за общее достояние и выдвигающие единственно разумное решение, а именно: отменить всякие прибыли, жить личным трудом; на другой стороне находится угнетатель, призрак конкуренции, капиталист, то есть нарыв на теле общества, раковая опухоль. Коммунист и угнетатель — вот две категории, вот два противоположных полюса на земле. И теперь, дорогие товарищи, когда мы понимаем это, когда мы достигли классового понимания этих основополагающих истин… И дальше все в таком же духе.

Затем, когда Арнальдур привел несколько разительных примеров из их собственной жизни, показал, как местные заправилы и их прихвостни замучивали до смерти невинных людей, снимали последнюю рубашку с прикованного к постели восьмидесятилетнего старика лишь для того, чтобы самим жить в роскоши и раскармливать жирных блудниц, швырять деньги на пальто, стоящее не одну тысячу, — тут мужчины не выдержали, они вскочили с мест и, сурово сжав кулаки, заявили, что они скорее умрут, чем шевельнут пальцем для Йохана Богесена. Женщины же разразились рыданиями. Многие от гнева скрежетали зубами, вспоминая Клауса Хансена, и немало сокрушались, что не сделали из него отбивную, когда он был здесь. Никогда еще общее негодование не достигало такого накала.

По окончании митинга толпа с красным знаменем направилась к дому Йохана Богесена, крича: «Долой детоубийцу!» Они требовали хлеба своим детям, и даже двенадцатилетние девочки, стоя под окнами дома купца, гневно кричали: «Мы требуем хлеба для наших детей!»

Демонстрация была вызвана глубокими чувствами, основанными на классовом сознании и полном убеждении, что один только единственный класс, класс трудящихся, имеет право на существование. Позже митинг был продолжен в школе и закончился песнями и танцами и гуляньем на берегу.