Саломея. Танец для царя Ирода

– Покаяние сродни переоблачению. Всякий, кто хочет войти пред лице царя, сбрасывает с себя грязную одежду и надевает чистую. Иначе выгонят его из царских чертогов[3]. Душа наша так же требует переоблачения, как наше тело, потому что и она загрязняется: безбожными мыслями и нечестивыми помыслами. Поэтому каждому из нас надлежит очищать свою душу и переоблачать с помощью покаяния. Где есть люди, существует и грех. А где бы ни возникал грех, там возможно и покаяние. Покаяние, братья мои, – это восстание человека против самого себя. Наши грехи и злодеяния, поселившиеся внутри нас, помрачают наш ум и наполняют наше сердце алчущим недовольством и душевным бессилием. Мы прозябаем в самообмане, не пытаясь выгнать этих врагов из своей души, а тем временем наши внутренние враги расхищают нашу душу, прельщают и отравляют нашу жизнь. Так разве не должны мы прогнать наших внутренних врагов, как прогоняем внешних – воров или разбойников? Не будем же, братья мои, поступать опрометчиво при обороне собственной души, своей единственной и драгоценной крепости!

– Почему ты пророчествуешь? И почему мы должны тебе верить? – выкрикнул один человек. Его светлый льняной хитон, подпоясанный расшитым поясом, выдавал в нем левита.

– Вы должны верить мне, потому что моими устами с вами говорит Господь, – ответил Иоанн.

– Тогда твое имя должно быть Илия? – допытывался левит. Он недоверчиво смотрел на Иоанна.

– Нет. Я не Илия, как думаешь ты и многие из вас. Я – предвестник Мессии и принес вам благую весть о его приходе. Господь ждет от вас покаяния и очищения от грехов. – Иоанн замолчал и обвел всех пытливым взором.

Левит не поверил сказанному, недоуменно пожал плечами и скрылся в толпе.

Люди снова стали переговариваться между собой. В этот момент из толпы вышел бедный старик. Глаза его слезились от старости, солнца и ветра. Он встал перед Иоанном и, опершись натруженными руками на посох, спросил:

– Ты видишь, я – простой виноградарь. Всю жизнь я забочусь о пропитании и одежде, честно тружусь и собираю урожай. Но так и не смог накопить много денег, чтобы жить безбедно и без забот. А мой сосед, который ничего не делает и бездельничает, всю жизнь живет в роскоши и имеет много денег. Объясни, почему так несправедливо устроена жизнь?

Иоанн задумался, опустив голову. Потом сочувственно и серьезно взглянул на бедняка и тихо ответил. И в голосе его звучали участие и боль, великое сострадание и понимание, словно он взвалил на свои плечи всю тяжесть отчаяния стоявшего перед ним бедняка:

– Я мог бы сказать тебе, чтобы ты не думал об этом. Но не скажу. Иначе уподоблюсь лицемеру и солгу. Действительно, в жизни много несправедливостей, с которыми невозможно смириться. Но богатство, которым обладает человек, – не больше чем орудие. Зло и добро не в нем, а в том, как человек будет его употреблять. Зло и добро в нас самих! Душа наша должна носить чистую светлую одежду и, как дитя, радоваться жизни. Поэтому не завидуйте богачам и не собирайте себе сокровищ на земле. Ничего не требуйте более определенного вам[4]. Не ищите богатств, а лучше посвятите свою жизнь Господу и добрым делам! Вы спросите, как же нам не заботиться о пище и одежде, которые нам нужны, ведь на нас лежат семейные и другие обязанности? Отвечаю: трудитесь, но не теряйте присутствия духа, не забывайте о главном долге человека и не пекитесь много о завтрашнем дне. Проси у Господа: «Боже! Будь милостив ко мне, грешнику!» – Голос Иоанна окреп и возвысился. Он снова обвел глазами толпу и неожиданно остановил испытующий взгляд на Симоне.

Юношу прошиб холодный пот. Симон мог бы поклясться, что в этот момент Иоанн обращается именно к нему.

– Если вы хотите служить Господу, служите искренне. Живите в мире и согласии, любите ближних. Не причиняйте никому вреда, боли и смерти. Поступайте с людьми так, как хотите, чтобы поступали и с вами. – Казалось, что глаза Иоанна проникают в смятенную душу секария, привыкшего недрогнувшей рукой забирать человеческие жизни. Казалось, он читает на побледневшем лице юноши все его скрытые помыслы. Лицо крестителя посуровело, он тяжело вздохнул и отвернулся от Симона. Юноша стоял, смущенный и потрясенный его словами, правдивость которых он ощутил всем своим существом. Сепфорийцы тоже заметили, как Иоанн пристально смотрел на их товарища, и в замешательстве переглянулись между собой.

В этот момент от группы фарисеев отделился один из них – в шелковой одежде с широким поясом, расшитым драгоценными камнями. Несмотря на свое высокое положение и богатый наряд, он намеренно сгорбил плечи, лицо его было нахмуренным и сосредоточенным. Он осторожно шел сквозь толпу, как будто чувствовал себя недостойным ступать по земле, втягивая голову в плечи, словно боясь задеть кого-нибудь. Однако, приблизившись к крестителю, он презрительно вскинул голову, широко распрямил плечи и громко язвительно выкрикнул, потрясая кулаком: