Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу

Следующая ночь тоже прошла спокойно. Ложась спать, Бану взглянула на часы: они показывали самое обычное время, а не сдвоенное или зеркальное. Призраки в доме угомонились. Покойный кот вернулся на своё место под мойкой.

За следующие восемь дней Бану вернула свой прежний вид. Она поправилась (хотя талия так и осталась тонкой, что её очень радовало). На месте выпавших волос появились новые, синяки под глазами поблёкли, из взгляда исчезла затравленность. Бану больше не просыпалась в четыре часа утра, чтобы отдышаться после мучительно-сладких снов про Веретено. У неё даже появились новые замыслы для книги, и мир заиграл новыми красками. Амулет с каждым днём как будто становился тяжелее, словно набирал вес одновременно с его владелицей. Иногда Бану думала, что он тяжелеет, впитывая в себя зло, поразившее её. И вот наконец настал тот день, когда она должна была избавиться навсегда и от оберега, и от своей ужасной страсти.

Бану шла по бульвару, щурясь от солнца, которое уже опустилось и светило прямо в лицо (а надеть тёмные очки она, как всегда, забыла). Воскресный день выманил в центр города весь народ с окраин, люди, нарядившись в свои самые красивые одежды, с возлюбленными под ручку и детьми под мышкой, толпились, медленно продвигаясь по аллеям в сторону нового торгового центра, и людской поток был как загустевшая кровь, а торговый центр – медленно пульсирующее сердце. Бану плыла против этого потока, немного задержалась возле женщины с волнистым попугайчиком: за небольшую плату птица вытаскивала бумажку с предсказанием из стакана, полного маленьких свитков. Поборов в себе мимолётное желание снова испытать судьбу, Бану решила, что с неё всё же хватит сверхъестественного, и пошла к морю.

Подойдя к ограждению, Бану с изумлением увидела, что море подступило к самому краю, море снова тёрлось о колени города, не осталось нигде ни клочка суши, ни отмели, ни возвышающейся из воды изъеденной ржавчиной арматуры. С юга дул горячий Гилавар, и волны ударялись о берег, их гребни взлетали выше парапета и разбивались сверкающими осколками на плитах, устилавших набережную, которые стали скользкими и тёмными. Чайки с весёлыми криками летали над водой. Море вернулось, чтобы Бану могла отдать ему амулет, утопить в горькой воде под тонким слоем разноцветного мазута всю свою печаль и боль.

На самом конце эстакады людей не было вовсе, только старик, сидевший на скамейке, кормил хлебом ленивых голубей, среди которых затесалась и пара чаек, – туда и направилась Бану. Толстые голуби, как самоубийцы, бросались ей под ноги, но она не замечала их. Подойдя к самому краю, Бану облокотилась на перила. Старик впился в неё пристальным взглядом. Она торопливо стащила с шеи амулет, посмотрела на него на прощание, взмахнула рукой и зашвырнула амулет далеко в открытое море. Он упал в воду с тяжёлым всплеском.

– Зачем мусор в море кидаешь? – сварливым голосом спросил старик и плюнул себе под ноги. Бану даже не повернула головы в его сторону. Она смотрела на чаек и вспоминала время, когда размах их крыльев был похож на губы Веретена.

Она возвращалась домой лёгким шагом, мечтая о новой жизни после года отчаянного барахтанья в трясине колдовской любви. С удовольствием глядя на своё отражение во всех витринах, Бану радовалась свой расцветшей красоте, своей гордой осанке, исправившейся после того, как с её спины сняли груз тяжёлой наркотической зависимости от эгоистичного и бесполезного учителя танцев. Всё казалось Бану прекрасным: лицемерные попрошайки, шумные плачущие дети, парни, бормотавшие ей глупые комплименты, пожилые пары, весёлые девичьи компании будущих старых дев и неудовлетворённых жён, галдящие в уличных кафе. И вдруг она услышала до дрожи в сердце знакомую мелодию кизомбы и слова:

You took more than I could give you
Now my arms are too weak
I can’t hold you anymore
Northen wind will carry you away
To somewhere you can find youself
Another prey
But I will never look for anyone else…

Под неё они делали разминку почти на каждом занятии, и в ней Бану могла разобрать только последнюю строчку. На миг она остановилась и смотрела, как мимо неё проезжает машина, в которой почему-то играла эта песня. А затем она скрылась, словно дилижанс, полный привидений. И Бану постаралась забыть о ней.

Когда Бану пришла домой и включила компьютер, на глаза ей попалась папка под названием «Сальса». Там она хранила видео с уроков и кое-какие фотографии. Решение оборвать все связи потянуло руку Бану к кнопкам Shift и Delete, но потом что-то её остановило. «В последний раз. Только один раз посмотрю на него, чтобы убедиться – с наваждением покончено». Она включила видео – не смотренную ею раньше запись с семинара по кизомбе, который вело Веретено, болтая в своей обычной манере и топая ножками.