Сальтеадор

Дон Иньиго и донья Флор пустили мулов быстрой рысью, и те бежали, встряхивая головами, с красовавшимися на них султанами из пунцовой шерсти. Однако в этой поспешности не было ничего тревожного: очевидно, донья Флор, как и ее отец, привыкла к путешествиям по горным теснинам и к бурной жизни тех времен.

Впрочем, предусмотрительный слуга, выполнявший роль разведчика, явно не был так спокоен, как его хозяева, ибо, увидев девушку-цыганку, он остановился и стал о чем-то ее расспрашивать, а когда отец с дочерью подъехали, как раз осведомлялся о том, надежное ли тут место, стоит ли дону Иньиго и донье Флор останавливаться на маленьком постоялом дворе, который сейчас исчез из виду за возвышенностью, но путешественники заметили его вдали на горизонте раньше, когда спускались с горы, оставшейся позади.

В тот миг, когда дон Иньиго и донья Флор подъехали, тревога достопочтенного слуги не только не утихла, но усилилась — так туманно и даже с насмешкой отвечала ему юная цыганка, что сидела и пряла шерсть, разговаривая со слугой. Но, увидев, что остановились его хозяева, она встала, положила на землю пряжу и веретено, перепрыгнула через ручей с легкостью газели или птички и остановилась у обочины дороги, а ее козочка — прелюбопытное создание — тут же сбежала с холма, где она щипала листья колючего кустарника, и теперь не сводила со всадников своих больших умных глаз.

— Отец, посмотрите-ка, что за прелесть эта девушка, — сказала донья Флор, задерживая старика и глядя на юную цыганку с таким же восхищением, какое всегда вызывала сама.

Дон Иньиго кивнул в знак согласия.

— Можно с ней поговорить, отец? — спросила донья Флор.

— Да, раз тебе хочется, дочка, — отвечал дон Иньиго.

— Как тебя зовут, прелесть моя? — проговорила донья Флор.

— Христиане зовут Хинестой, а мориски — Аиссой, ведь у меня два имени: одно перед лицом Магомета, другое — перед лицом Иисуса Христа.

И, произнося священное имя Спасителя, девушка осенила себя крестным знамением, а это доказывало, что она христианка.

— Мы добрые католики, — с улыбкой проговорила донья Флор, — и будем звать тебя Хинестой.

— Как хотите, так и зовите. Мне всегда будет нравиться мое имя, когда вы будете произносить его своими прекрасными устами и своим нежным голоском.

— Вот видишь, Флор, — заметил дон Иньиго, — ты назвала бы обманщиком того, кто предсказал бы тебе, что ты встретишь в этом глухом углу нимфу Лести, не правда ли? А ведь он, как видишь, сказал бы правду.

— Я не льщу, а восхищаюсь, — возразила цыганка.

Донья Флор улыбнулась, залившись краской, и поспешила переменить разговор, чувствуя себя неловко от этих наивных восхвалений. Она спросила:

— Что же ты ответила Нуньесу, милое дитя?

— А не лучше ли вам сначала узнать, какой вопрос он задал?

— Ну, какой же?

— Он осведомлялся о дороге, спрашивал, надежные ли тут места, пригоден ли для вас постоялый двор.

— Что же ты ему ответила?

— Ответила песенкой странников.

— Что же это за песенка?

— А вот послушайте.

И цыганка без напряжения, словно птица, пропела куплет андалусской песни, напев которой, казалось, был просто модуляцией ее мелодичного голоса:

Небосклон ясен —
Берегись!
Путь безопасен —
Торопись!

Пусть синеокая дева
Хранит тебя!..
Прощайте, путники, прощайте,
С Богом путь свой продолжайте…

— Ты так ответила Нуньесу, милая? — спросила донья Флор. — Ну, а что же ты скажешь нам?

— Вам-то, красавица-сеньора, я скажу всю правду, — отвечала цыганка, — потому что впервые девушка-горожанка говорит со мною ласково, без высокомерия.

Тут она подошла еще на два шага к донье Флор, положила правую руку на шею мула и, поднеся указательный палец левой руки к губам, произнесла:

— Не ездите дальше.

— Как же так?..

— Возвращайтесь обратно.

— Ты что, смеешься над нами, девчонка? — воскликнул дон Иньиго.

— Бог свидетель, я даю вам совет, какой дала бы отцу и сестре.

— И правда, не вернуться ли тебе в Альгаму с двумя нашими слугами, дитя мое? — спросил дон Иньиго.

— А вы, отец? — возразила донья Флор.

— Я поеду дальше с третьим слугой. Король будет завтра в Гранаде. Он повелел мне быть там сегодня же. И я не заставлю ждать себя.

— Ну так я еду с вами. Там, где вы проедете, отец, проеду и я.

— Вот и хорошо! Поезжай вперед, Нуньес.

Тут дон Иньиго вынул из кармана кошелек и протянул его цыганке.

Но она жестом королевы отстранила его руку и произнесла:

— Нет кошелька, способного оплатить совет, что я дала тебе, сеньор путешественник! Спрячь кошелек: он понадобится там, куда ты едешь.

Донья Флор отколола жемчужный аграф от своего платья и, зна́ком попросив девушку подойти еще ближе, спросила:

— Ну, а это ты примешь?

— От кого? — строго молвила цыганка.

— От подруги.

— О да!

И она подошла к донье Флор, встала рядом, закинув голову.