Сальтеадор

— Да, лучше послушайтесь красотку, — рявкнул один из разбойников. — Ее слова — золото, а уста подобны устам арабской принцессы, что роняли при каждом произнесенном слове жемчужину или алмаз. Успокойтесь же, почтеннейший, обещайте, что не попытаетесь бежать и вручите нашему достойному другу — хозяину харчевни такую записку, с которой он может отправиться без боязни в Малагу. А там ваш управитель выдаст ему тысячу, две тысячи, три тысячи крон — сколько вам будет угодно: мы не назначаем цифру выкупа путешественникам. Когда же трактирщик вернется, мы отпустим вас на свободу. Ну, а если не вернется, вы будете в ответе — зуб за зуб, око за око, жизнь за жизнь.

— Отец мой, отец, послушайтесь этих людей, — настаивала дочь, — не подвергайте опасности свою драгоценную жизнь из-за нескольких мешков с деньгами.

— Слышите, слышите, сеньор князь? Ибо вы должны быть князем, если не вице-королем, если не королем, если не императором, чтобы эта красотка могла говорить с такой легкостью и простотой о земных благах; слышите?

— Ну так что же вы собираетесь с нами делать? — спросил старик; он в первый раз снизошел до разговора с бандитами, до сих пор довольствуясь тем, что осыпал их бранью и ударами. — Итак, что же вы будете с нами делать в этом разбойничьем притоне, когда отправите вашего достойного сообщника, хозяина постоялого двора, с письмом к моему управителю?

— Ого, что он говорит — разбойничий притон! Ты только послушай, сеньор Калабасас, только послушай, как оскорбляют харчевню «У мавританского короля»! Притон! Поди-ка сюда и докажи, что этот достойный идальго заблуждается.

— Что мы с тобой будем делать? — вмешался другой грабитель, не давая времени дону Калабасасу защитить честь харчевни. — Что мы с тобой будем делать? Все очень просто, сейчас мы тебе расскажем. Прежде всего ты дашь нам честное слово дворянина, что не попытаешься бежать.

— Дворянин не дает честного слова разбойникам.

— Отец, дворянин дает честное слово Господу Богу! — произнесла донья Флор.

— Запомни раз и навсегда, что говорит тебе это прелестное дитя, ибо мудрость Господня глаголет ее устами.

— Хорошо, предположим, я даю слово, что же вы намерены делать дальше?

— Прежде всего мы не будем спускать с тебя глаз.

— Как? — воскликнул дон Иньиго. — Я дам честное слово, а вы не позволите мне продолжать путь?

— Э, нет, — возразил разбойник, — не в те времена мы живем, когда ростовщики Бургоса одолжили Сиду тысячу марок золота, взяв в залог ларь, наполненный песком. Мы не поступим так, как поступили эти почтенные израильтяне, заглянувшие в ларь после того, как уже отсчитали тысячу марок: мы сначала заглянем.

— Ну и негодяи! — сквозь зубы процедил дон Иньиго.

— Отец, — молила донья Флор, стараясь успокоить старика, — отец, заклинаю вас именем Неба!

— Ну хорошо, не будете спускать с меня глаз, а дальше?

— Привяжем тебя крепкой цепью к железному кольцу.

С этими словами разбойник указал на кольцо, вделанное в стену, по-видимому, специально для подобных случаев.

— Меня, как невольника-мавра на цепь, меня! — вскипел старик.

При этой мысли вся его гордость возмутилась, он попытался вскочить — рывок был так силен и стремителен, что старик шага на три отбросил разбойника, упиравшегося коленом в его грудь, и с угрожающим видом сам встал на одно колено.

Так скала отталкивает волну, но волна через миг снова налетает на нее; нечто подобное случилось и сейчас: пятеро-шестеро разбойников кинулись на дона Иньиго и сломали бы ему руку, если б он не отступил; они вырвали у него эфес шпаги с остававшимися шестью дюймами лезвия, и тут же на него кинулся разбойник с ножом, униженный тем, что его отбросил какой-то старик; занеся руку, бандит клялся Богом, что наступил последний час пленника.

Донья Флор, увидев, как блеснула сталь, с горестным криком метнулась к отцу.

Но один из разбойников остановил ее, а другой толкнул приятеля, занесшего нож.

— Висенте, Висенте, — закричал он, сжав его руку, хотя рисковал сам получить удар ножом, — что ты затеял, черт тебя возьми?

— Я убью этого бесноватого!

— Ошибаешься, ты его не убьешь.

— Как это не убью? Клянусь святым Иаковом, мы еще посмотрим…

— А я тебе говорю, что не убьешь. Ты что же, хочешь продырявить мешок с золотом — ведь из него вывалится весь выкуп! Эх, Висенте, у тебя мерзкий нрав, я не раз тебе это твердил. Дай-ка мне побеседовать с достойным сеньором: увидишь, я его уговорю.

Разбойник, которого сообщники называли Висенте, несомненно, понял, как справедливы эти слова, поскольку, хоть и ворча, он отступил.

Когда мы говорим «отступил», это не значит, что он вышел из комнаты; нет, он сделал два-три шага назад, как раненый ягуар, готовый прыгнуть на добычу.

Грабитель, решивший стать посредником, занял его место и обратился к дону Иньиго с такими словами:

— Сеньор кабальеро, будьте же благоразумны! Вас не привяжут к железному кольцу, а всего лишь поместят в погреб, где хранятся самые тонкие вина. Дверь туда так же крепка, как в темницах Гранады, а около нее поставят стражу.

— Что, негодяй? Вы собираетесь так обойтись с человеком моего звания?!