Салтыков (Щедрин)

Как мы знаем, Михаил Евграфович никогда не прикидывался ханжой, но и то, что он называл клубницизмом[27], не приобретало у него пошлых, склочных черт. Он тоже знал о неуёмной увлечённости своего издателя миром прекрасного, но даже в драматических ситуациях придавал этому художественный окрас. Так, сообщая П. В. Анненкову об откликах по поводу закрытия «Отечественных записок», писал: «Краевский отозвался, как ему, в качестве старого кобеля, надлежит. “Я, говорит, мог бы ещё попользоваться от ʽОтеч<ественных> зап<исок>’. – Так попользуйтесь! говорю. – Нет, теперь уж что – а мог бы… продать!”».

Щедриноведы долго ломали головы о причинах нередко экстравагантных чиновничьих решений по отношению к «Отечественным запискам». Казалось странным, что после закрытия «Современника» Некрасова вновь допустили к периодическому изданию. Было обращено внимание на то, что известный интеллектуал, министр внутренних дел Пётр Александрович Валуев, прекрасно знавший европейскую практику обращения с оппозиционными изданиями, решил и в России «сосредоточить бродячие литературные силы бывшего “Современника” в одном журнале, полагая, что в противном случае они разбредутся по другим изданиям». Однако это мнение одного из цензоров того времени представляется сильным упрощением происходившего в действительности. Валуев, если помнить о других его нестандартных административных шагах, пёкся не о судьбах «современников» (два журнала – не забудем и про «Русское слово» – уже закрыли, зачем же обеспечивать самим себе необходимость закрытия ещё одного?).

Отчасти, возможно, действия Валуева объясняются суждением осведомлённого в правительственных интригах поэта Аполлона Майкова, писавшего 7 января 1868 года Достоевскому: «На нынешний год готова высыпать целая ватага из молчавшего лагеря. Злые языки говорят даже, что их выпускают для поражения Аксакова и Каткова (условно говоря, славянофилов-реформистов и консерваторов. – С. Д.) и русской партии (приверженцев просвещённого самодержавия уваровского толка. – С. Д.)». Напрашивается вывод: Валуев хотел обеспечить литературно-общественное поле силами на всех флангах для новых журнальных драк, драк, разумеется, подконтрольных. Обеспечить для того, чтобы тем самым отрегулировать всегда выигрышный механизм сдержек и противовесов – помогающий избежать экстремального и, следовательно, неуправляемого развития событий.

В пользу такого варианта, предусматривающего взаимоподавление разных политических сил, говорит то, что цензором, надзирающим за «Отечественными записками», стал шестидесятилетний тенор, композитор, музыкальный критик Феофил Матвеевич Толстой. Историю взаимоотношений этой экзотической личности с журналом в 1868–1871 годах подробно изучил Корней Чуковский. На основании приводимых им писем Толстого можно сделать вывод, что с первых номеров журнал попытались сделать максимально управляемым. Это не удалось лишь потому, что Некрасов, не испытывавший никаких иллюзий по поводу благоволения власти, быстро нашёл путь приручения цензора: стал печатать на страницах «Отечественных записок» разнообразные сочинения Толстого и его приятелей, причём сопровождая это весомыми гонорарами.

Благодарный Толстой из беспристрастного строгого цензора быстро превратился в горячего защитника и хранителя журнала. Правда, такой откровенно коррупционный альянс не мог существовать долго: в октябре 1871 года министр Тимашев указал заведующему Главным управлением по делам печати, уже известному нам Михаилу Романовичу Шидловскому на «совершенное неудобство того способа наблюдения, которому были подвергаемы “Отечественные Записки”». Толстой вынужден был уйти в отставку, а журнал стал готовиться к завершению курортного сезона. Впрочем, это освободило редакцию от необходимости вынужденно публиковать на своих страницах писания, которые полностью расходились с принятыми там критериями творческого качества.

О цензуре нам ещё придётся говорить, а сейчас посмотрим, как устроился Салтыков в этом знаменитом российском издании, которому на протяжении полутора десятков лет суждено было оставаться главным раздражителем российской литературной, а во многом и общественно-политической жизни.

Зачем это им было нужно? Сакраментальный вопрос, на который необходимо ответить сегодня. На него отвечали и раньше, но высказанные ответы не кажутся убедительными. Советские щедриноведы, нещадно пытаясь модернизировать реальные исторические пружины поступков и действий и при этом, как в щедринском Танце Неуклонности, до вывиха шейных позвонков ловя взглядом соответствующие партийные решения, помещали некрасовско-салтыковские «Отечественные записки» в сплетение «революционно-просветительских идей “наследства 60-х годов”» и «идей старого народничества» (вариация, также восходящая к ленинской оценке: этот журнал – «главный легальный орган народнического движения, рупор народнической идеологии»).