Салтыков (Щедрин)

Коль начнёшь цитировать Салтыкова, трудно оборвать. Сказал он своё и в искусстве русского литературного пейзажа, соединяя на одной странице могучую лирику северной природы и тяжёлое живописание мрачного хозяйствования человека на необъятных лесных просторах.

С. А. Макашин проделал психологически очень тяжёлый труд по изучению хитросплетений изнурительного дела о заозерском наследстве, затянувшегося до 1874 года, но и позже вызывавшего споры при разграничении владений. Волей-неволей действия Салтыкова в нём вступали в достаточно жёсткое противоречие с теми принципами нового российского жизнеустройства, которые он так или иначе отстаивал и в своих сочинениях, и при редактировании «Отечественных записок».

Хотя с имущественной точки зрения итоги заозерского передела оказались для Салтыкова всё же вполне утешительными, его, очевидно, преследовало ощущение морального фиаско. Расчисленные интересы действительного статского советника Салтыкова одолели горячее слово Н. Щедрина. Вероятно, именно в это время он окончательно пришёл к выводу о необходимости жёсткого выбора. Лелеемые с молодости фантазии удалиться в деревню, в имение и там, как отец, предаваться уединённым размышлениям и посильным трудам, по разным причинам не сбылись. Попытка по-человечески, по совести распорядиться тем, что досталось по воле судьбы, в конце концов привела к семейным дрязгам. По природе своего характера Салтыков стремился делать всё наилучшим образом, он был тем, кого сегодня называют перфекционистом. И сама жизнь показала ему, что помещичье дело не исключение, оно также требует перфекционизма, полной отдачи. А нам, между прочим, несколько отойдя от тональности биографической повести в сторону щедринских буффонад, можно было бы написать занимательную вставную новеллку «Салтыков – помещик». Она не получилась бы благостной. Но всё-таки Салтыков опомнился сам – хотя, возможно, не без взирания на опыт своего так сказать двоюродного свояка.

Ещё в 1859 году двоюродная сестра Елизаветы Аполлоновны по отцу, Анна Макарова, вышла замуж за химика Александра Энгельгардта, и с тех пор семьи не выпускали друг друга из виду. Анна Энгельгардт получила известность как переводчица и деятельница женского движения, а профессор, декан Петербургского земледельческого института Энгельгардт стал известным агрохимиком. Когда в 1871 году за поддержку студенческих волнений Энгельгардта пожизненно выслали из Петербурга и он поселился в своём имении Батищево в Дорогобужском уезде на Смоленщине, Салтыков предложил ему писать статьи для «Отечественных записок», изображающие «современное положение помещичьих и крестьянских хозяйств сравнительно с таковым же до 1861 года». И Энгельгардт не просто откликнулся, создав в итоге знаменитый цикл «Письма из деревни», но и устроил у себя опытное хозяйство, основанное на новейших достижениях науки и практики.

У Энгельгардта открылся и литературный талант, во всяком случае, уже самое начало его первого письма читается забавно:

«Вы хотите, чтобы я писал вам о нашем деревенском житье-бытье. Исполняю, но предупреждаю, что решительно ни о чём другом ни думать, ни говорить, ни писать не могу, как о хозяйстве. Все мои интересы, все интересы лиц, с которыми я ежедневно встречаюсь, сосредоточены на дровах, хлебе, скоте, навозе… Пока баба ставит самовар, я лежу в постели, курю папироску и мечтаю о том, какая отличная пустошь выйдет, когда срубят проданный мною нынче лес…»

Письма «Из деревни» Энгельгардта стали печататься в журнале с майского номера 1872 года, и это растянулось на несколько лет. Параллельно он публиковал очерки «Из истории моего хозяйства», статьи об агрономических проблемах, и это, полагаю, Салтыкова как редактора очень радовало, но Салтыкова-помещика, продолжавшего малоуспешные попытки рационального ведения собственного хозяйства в любимом Витенёве, только огорчало. Любопытно, что особенно печалился он, когда Энгельгардт, увлечённый своими сельскохозяйственными делами, делал большие паузы между статьями. «Конечно, читатель вправе сетовать, что он не находит в журнале хорошего чтения, но ведь и наше положение – совсем безвыходное, – пишет он Энгельгардту 20 января 1877 года. – Находясь между цензурным бешенством, с одной стороны, и бесталанностью – с другой, мы должны испытывать самые мучительные ощущенья. Поэтому и Ваша уклончивость поразила меня очень и очень неприятно. Но пришлите хоть что-нибудь, хоть из истории Вашего хозяйства – всё же Ваша статья, всякая, будет для журнала большим подспорьем. Чем дальше в лес, тем больше дров, говорит пословица, а у нас именно дров-то и нет: одни пеньки остались».