Салтыков (Щедрин)

Концерт состоял из музыкальных номеров. Дочь губернатора, дочери и жёны чиновников пели арии и романсы, играли на фортепьяно. Вероятно, именно на этом вечере Михаил Евграфович впервые увидел дочерей Болтина – двойняшек Аню и Лизу. Девочки, им было по тринадцать лет, сыграли фрагмент из оды-симфонии «Пустыня» (Le désert) модного тогда композитора Фелисьена Сезара Давида. Кроме того, поскольку могла возникнуть накладка – заявленная в программе жена жандармского офицера Дувинга занемогла, Аполлон Петрович незамедлительно вновь усадил за фортепьяно своих дочерей, и они вдохновенно сыграли попурри на мотивы опер Доницетти, а в завершение вечера под аккомпанемент Анны Аполлоновны был исполнен гимн «Боже, Царя храни!».

Хотя в концерте пела девятнадцатилетняя Мария Николаевна Семёнова, меланхолический взор не вырвавшегося в Оренбург холостого титулярного советника Салтыкова упал на сестёр Болтиных (надо подчеркнуть: Михаил Евграфович никогда не гонялся за богатыми, именитыми невестами – скорее, напротив). Словом, через короткое время Михаил Евграфович вспомнил адрес вице-губернаторского дома на Спасской улице. Прежде здесь жил Сергей Александрович Костливцов, и он заглядывал к старшему однокашнику отдохнуть в разговорах о лицее, о Петербурге. Теперь же приходил туда повидать сестёр.

История главной, а может, и единственной любви Салтыкова, не без помощи его собственного злоязычия, до наших времён добралась в виде желтоватой легенды, и пора наконец освободить её от шлейфа анекдотических россказней, очистить факты от превратных толкований. Салтыков поначалу и сам не мог разобраться в своих чувствах к девочкам-подросткам, хотя чувства, что и говорить, были – и самые романтические, и совсем неизъяснимые. Что ж, влюбился в обеих? Едва ли он сам смог поначалу дать ответ на этот вопрос. Но когда в августе 1853 года Болтин получил новое назначение, поближе к Москве, – стал вице-губернатором Владимирской губернии, – Михаил Евграфович, предварительно заручившись согласием Ольги Михайловны, просил у Аполлона Петровича и Екатерины Ивановны Болтиных руки их Елизаветы.

Вокруг причины такого выбора щедриноведы настроили немало псевдопросветительских сказочек, неизменно подчёркивая, что интеллектуально Анна Аполлоновна была куда выше хохотушки Лизы, и даже сокрушаясь, что жених якобы ошибся невестой. Но нет, этот суровый господин, пребывающий в постоянных раздумьях о себе и о собственных поступках, не ошибся. Много лет спустя Михаил Евграфович на вопрос, почему он, человек умственного труда и «широких общественных интересов», женился на Елизавете, а не на Анне, которая, несомненно, была образованнее, неизменно отвечал: «Елизавета была много пригляднее». И то сказать: когда Анна Аполлоновна вместе со своим мужем увлеклись спиритизмом, Салтыков разочаровался и в её умственной основательности.

Однако первый подход не удался. Родитель обратил внимание жениха на то, что Лизе всего пятнадцать лет (Михайла, пожалуй, извинял себя примером маменьки, которая как раз в пятнадцать и пошла под венец). Впрочем, затем господину советнику губернского правления было сказано, что он может «возобновить своё предложение через год». Во всяком случае, итожил Салтыков в письме брату и невестке, «я имею надежду, что моё предложение не будет отвергнуто, и потому вправе считать себя в настоящее время женихом. Одно только вводит меня в сомнение: боюсь, чтобы отдалённость и разлука не изменили чувств персоны, о которой идёт речь. А персона такая миленькая, что, право, жалко будет, если достанется она в удел какому-нибудь шалопаю».

Стремясь не то чтобы прикрыть свою растущую влюблённость в Лизу, но сделать естественными свои частые визиты в дом Болтина, Салтыков заводил здесь разговоры о прочитанном, о необходимости женского образования, пусть домашнего (впрочем, родители не возражали и без советов Михаила Евграфовича обучали дочерей языкам, музыке, рукоделию)… Чтобы подольше побыть с Лизой (ну, и с Аней, как получалось), Салтыков, с детства владевший фортепьяно, скрыл это и стал брать уроки музыки у сестёр, преимущественно у Лизы. Со своей стороны он решил преподать им основы отечественной истории. Как проходили эти занятия, нам в точности неизвестно, но Салтыков даже написал для сестёр «Краткую историю России». Сама эта идея возникла у него, скорее всего, во время четырёхмесячного (с 16 июня по 16 октября) отпуска в Тверскую, Московскую и Ярославскую губернии, то есть в салтыковские имения, который он наконец получил летом 1853 года.

Думается, эта «Краткая история», которую, как видно, Салтыков посылал частями в письмах сёстрам, давала ему возможность постоянной переписки с Елизаветой, а также, что важно, он волей-неволей, уже с административным опытом, получил возможность вновь вникнуть в сложности родной истории, попытаться объяснить их так, чтобы было понятно даже подросткам. Задача трудноразрешимая, но, несомненно, способствовавшая возникновению и созданию одного из главных салтыковских шедевров – «Истории одного города».