- По правде говоря, господин Сальватор, - продолжал полицейский, наблюдая за тем, как рассеивается толпа, - вы обращаетесь ко мне за услугами, которые очень похожи на скопление народа: кажется, вот они у вас в руках... ан нет, это всегонавсего мыльные пузыри.
- Дело в том, что порой сборища обязывают, как и услуги.
Вот почему они так редки и, следовательно, тем и ценны, - со смехом проговорил Сальватор.
Господин Жакаль приподнял очки, взглянул на Сальватора, потом взялся за табак, а его очки снова упали на нос.
- Итак?.. - полюбопытствовал он.
- Итак, до свидания, дорогой господин Жакаль, - отозвался Сальватор.
Он поклонился полицейскому, но, как и при встрече, не подал ему руки; перейдя улицу Сент-Оноре, он направился в ту сторону, где ожидал в фиакре Доминик, то есть на угол улицы Нев-дю-Люксембур.
Сальватор распахнул дверцу экипажа и протянул обе руки Доминику со словами:
- Вы мужчина, христианин и, стало быть, знаете, что такое страдание и смирение...
- Боже мой! - воскликнул монах, молитвенно складывая свои белые, изящные руки.
- Положение вашего друга серьезно, весьма серьезно.
- Значит, он все вам сказал?
- Напротив, он не сказал мне ничего, это меня и пугает. Он не знает вашего друга в лицо, имя Дюбрея он впервые услышал лишь вчера, он понятия не имеет, за что его арестовали... Берегитесь, брат мой! Повторяю вам: дело серьезное, очень серьезное!
- Что же делать?
- Возвращайтесь к себе. Я постараюсь навести справки со своей стороны, вы попытайтесь тоже что-нибудь разузнать. Можете на меня рассчитывать.
- Друг мой! - воскликнул Доминик. - Вы так добры, что...
- ...вы хотите мне что-то сообщить? - пристально взглянув на монаха, спросил Сальватор.
- Простите, что я с самого начала не сказал вам всю правду,
- Если еще не поздно, скажите теперь.
- Арестованного зовут не Дюбрей, и он мне не друг.
- Неужели?
- Это мой отец, господин Сарранти.
- Ага! - вскричал Сальватор. - Теперь я все понял!
Он взглянул на монаха и прибавил:
- Поезжайте в ближайшую церковь и молитесь!
- А вы?
- Я... попытаюсь действовать.
Монах взял Сальватора за руку и, прежде чем тот успел ему помешать, припал к ней губами.
- Брат! Брат! - вскричал Сальватор. - Я же вам сказал, что принадлежу вам телом и душой, но нас не должны видеть вместе. Прощайте!
Он захлопнул дверцу и торопливо зашагал прочь.
- В церковь Сен-Жермен-де-Пре! - приказал монах.
И пока фиакр катил по мосту Согласия неспешно, как и положено фиакру, Сальватор почти бегом поднимался по улице Риволи.
XII
Призрак
Церковь Сен-Жермен-де-Пре, ее римский портик, массивные колонны, низкие своды, царящий в ней дух XVIII века - все говорило о том, что это один из самых мрачных парижских храмов; значит, там скорее, чем в другом месте, можно было побыть в одиночестве и обрести душевный подъем.
Не случайно Доминик, снисходительный священник, но строгий человек, избрал Сен-Жермен-де-Пре, чтобы попросить Бога о своем отце.
Молился он долго; было уже пять часов, когда он вышел оттуда, спрятав руки в рукава и уронив голову на грудь.
Он медленно побрел к улице По-де-Фер, лелея робкую надежду, что отец уже вышел из тюрьмы и, возможно, заходил к нему.
И первое, о чем аббат спросил славную женщину, исполнявшую при нем обязанности консьержки и служанки, не приходил ли кто-нибудь в его отсутствие.
- Как же, отец мой, заходил какой-то господин...
Доминик вздрогнул.
- Как его зовут? - поспешил он с вопросом.
- Он не представился.
- Вы никогда его раньше не видели?
- Нет...
- Вы уверены, что это был не тот же господин, что приносил мне третьего дня письмо?
- Нет, того я узнала бы: никогда не видела таких сумрачных лиц, как у него.
- Несчастный отец! - пробормотал Доминик.
- Нет! - продолжала консьержка. - Человек, который заходил дважды - а он был два раза: в полдень и в четыре часа, - худой и лысый. На вид ему лет шестьдесят, у него глубоко посаженные глазки, а голова - как у крота, и вид у него совсем больной. Думаю, вы скоро его увидите; он сказал, что у него дело, а потом он зайдет еще... Пустить его к вам?
- Разумеется, - рассеянно отвечал аббат; в эту минуту его занимала только мысль об отце.
Он взял ключ и вознамерился подняться к себе.
- Господин аббат... - остановила его хозяйка.
- Что такое?
- Вы, стало быть, уже обедали нынче?
- Нет, - возразил аббат.
- Значит, вы ничего не съели за целый день?
- Я об этом как-то не думал... Принесите мне что-нибудь из трактира на свой выбор.
- Если господину аббату угодно, - промолвила славная женщина, бросив взгляд в сторону печки, - я могу предложить отличный бульон.
- Пусть будет бульон!
- А потом я брошу на решетку пару отбивных; это будет гораздо вкуснее, чем в трактире.
- Делайте, как считаете нужным.
- Через пять минут бульон и отбивные будут у вас.
Аббат кивнул и стал подниматься по лестнице.
Войдя к себе, он отворил окно. Последние лучи заходящего солнца позолотили ветви деревьев в Люксембургском саду, на которых уже начинали набухать почки.
Сиреневатая дымка, повисшая в воздухе, свидетельствовала о приближении весны.