Сальватор

Каким бы хорошим актером ни был новоиспеченный пэр Франции, ему стоило огромного труда скрыть неудовольствие, когда он услышал о его преосвященстве Колетти. Тот заметил, как граф сдвинул брови, но не обиделся и не удивился. Он почтительно поклонился графу, тот с неохотой ответил на его любезность.

Епископ сел и, прежде чем заговорить, стал выбирать, обдумывать и взвешивать слова. Г-н Рапт молчал. Прошло несколько минут, а они оба так и не обменялись ни словом.

Наконец Бордье, секретарь г-на Рапта, вошел с письмом в руке, передал его графу и вышел из кабинета.

- Вот письмо, которое пришло как нельзя более кстати, - сказал пэр Франции, указывая епископу на марку.

- Письмо из Рима, - зардевшись от удовольствия, заметил монсеньор Колетти, так и пожирая глазами конверт.

- Да, ваше преосвященство, это письмо из Рима, - подтвердил граф. - И, судя по печати, - прибавил он, переворачивая конверт, - оно от его святейшества.

Епископ осенил себя крестным знамением, а г-н Рапт едва заметно усмехнулся.

- Вы позволите мне распечатать письмо от нашего святого отца? - спросил он.

- Пожалуйста, пожалуйства, ваше сиятельство, - поспешно вымолвил епископ.

Господин Рапт распечатал письмо и торопливо пробежал его глазами, в то время как монсеньор Колетти не сводил горящего взора со святого послания, находясь в лихорадочном возбуждении, словно преступник, которому читают приговор.

То ли письмо было длинное или непонятное, то ли пэр Франции решил доставить себе удовольствие и помучить епископа, но он так долго был поглощен письмом, что его преосвященство Колетти счел себя вправе заметить ему это.

- У его святейшества неразборчивый почерк? - начал монсеньор Колетти.

- Нет, уверяю вас, - возразил г-н Рапт, протягивая ему письмо. - Вот, прочтите сами.

Епископ с жадностью схватил его и пробежал в одно мгновение. Письмо было кратко, но выразительно. Это был безусловный, ясный, простой, категорический отказ сделать что-либо для человека, чьи поступки давно требовали сурового наказания от Римского двора.

Монсеньор Колетти изменился в лице и вернул графу письмо со словами:

- Ваше сиятельство! Не будет ли с моей стороны нескромностью попросить вас о поддержке в этом неприятном положении?

- Я вас не понимаю, монсеньор.

- Мне, по-видимому, оказали плохую услугу.

- Вполне возможно.

- Меня оклеветали.

- И это не исключено.

- Кто-то воспользовался доверием его святейшества и очернил меня в его глазах.

- Я тоже так думаю.

- Ваше сиятельство! Имею честь просить вас употребить все ваше влияние, а оно безгранично, и вернуть мне расположение его святейшества.

- Это невозможно, - сухо произнес пэр Франции.

- Нет ничего невозможного для человека ваших способностей, - возразил епископ.

- Что бы ни случилось, человек моих способностей, монсеньор, никогда не ссорится с Римским двором.

- Даже ради друга?

- Да.

- Даже ради спасения невинного?

- Невинность несет собственное спасение в самой себе, ваше преосвященство.

- Итак, вы полагаете, - проговорил епископ, поднявшись и смерив графа полным ненависти взглядом, - что ничего не можете для меня сделать?

- Я не полагаю, монсеньор, я утверждаю.

- Словом, вы наотрез отказываетесь выступить моим посредником?

- Решительно отказываюсь, ваше преосвященство.

- Вы объявляете мне войну?

- Я ее не объявляю, но и не избегаю, монсеньор. Я принимаю ее и выжидаю.

- До скорой встречи, ваше сиятельство! - бросил епископ, внезапно устремившись к выходу.

- Как вам будет угодно, ваше преосвященство, - улыбнулся граф.

- Ты сам этого захотел, - глухо пробормотал епископ, с угрозой взглянув на прощание.

Он вышел, полный желчи и ненависти, мысленно выстраивая тысячи планов мести.

Приехав к себе, епископ уже знал что делать. Он придумал, как отомстить врагу. Его преосвященство отправился в рабочий кабинет, взял в одном из ящиков стола бумагу и торопливо развернул.

Это было обещание графа Рапта, написанное за несколько часов до выборов. В нем он заверял, что, став министром, назначит монсеньора Колетти архиепископом.

На губах его преосвященства мелькнула дьявольская ухмылка, когда он прочел документ. Если бы его увидел в эту минуту Тете, он узнал бы в нем своего Мефистофеля. Монсеньор Колетти снова сложил письмо, сунул его в карман, сбежал по лестнице, прыгнул в карету и приказал кучеру ехать в военное министерство, где несколько минут спустя он спросил маршала де ЛамотГудана.

Лакей доложил, что маршал ждет его.

Маршалу де Ламот-Гудану было далеко до дипломатической тонкости своего зятя, еще дальше ему было до лицемерия монсеньора Колетти. Однако он обладал качеством, заменявшим ему лицемерие и коварство. Это была присущая ему откровенность.

Его сила заключалась в прямоте. Он знал епископа не иначе как исповедника и духовника своей жены. Но о его политико-религиозных интригах, тайных кознях, скандально известных поступках он понятия не имел - настолько он сам был великодушен и открыт для добра.