Сальватор

Со временем викарии этой церкви позабыли о ценности этого подарка, зато Букмон-живописец оценил по заслугам. Он попросил и добился разрешения снять с картины копию. После того как копия была готова, он подменил оригинал и продал его за семь тысяч франков Антверпенскому музею Дело получило огласку и, конечно, для художника закончилось бы крупными неприятностями, но аббат, уже приобщившийся к Сент-Ахелю, добился поддержки от настоятеля. Дело замяли, но если его снова вытащит на свет человек вашего положения, виновнику не поздоровится.

- Хорошо. Я слышал, что они живут под вымышленными именами. Вам об этом что-нибудь известно?

- Да, и из достоверного источника. Их настоящая фамилия - Маду, а не Букмоны.

- Как они жили, с тех пор как уехали из Нанси?

- В физическом отношении - довольно хорошо, в нравственном - ужасно. Дурачили людей, а когда дураков не встречали, брали в долг. Если вам угодно дать мне еще сутки, я смогу предоставить вам более точные сведения.

- Ни к чему, я нынче вечером уезжаю. Кроме того, я знаю все, что хотел знать.

Он вынул из кармана пять луидоров.

- Вот задаток, - сказал он, вручая деньги Овсюгу. - Возможно, вы получите письменные приказания без подписи. Каждый из таких приказов будет сопровождаться небольшой суммой, чтобы вознаградить вас за труды. Отправляйте ответы на эти запросы до востребования в Рим. Я узнаю ваши письма по трем значкам "X" на конверте.

Овсюг поклонился и вопросительно повел рукой: "Пока все?"

Монсеньор Колетти понял его жест.

- Глаз не спускайте с наших двух друзей. Держитесь наготове, чтобы в любую минуту дать мне сведения, которые я от вас потребую. Ступайте.

Овсюг вышел, пятясь.

Монсеньор Колетти подождал, пока закроется дверь, помолчал, подумал и наконец сказал:

- Ну, теперь к другому!

Он вышел из молельни, прошел через гостиную и отворил дверь в кабинет.

Он нашел там аббата Букмона. Тот устроился в большом кресле и, глядя в потолок, вертел большими пальцами.

- Итак, господин аббат, можете ли вы мне сказать, - спросил он, как вас приняла госпожа де Ламот-Гудан?

- Княгиня, кажется, согласилась, чтобы я стал ее исповедником, отвечал аббат.

- Что значит - кажется? - удивился иезуит - Княгиня не слишком разговорчива, - продолжал аббат. - Вы, ваша милость, должны это знать. Я не могу точно сказать, какое впечатление у нее сложилось по моему поводу, вот почему я вам и ответил кажется, княгиня согласилась.

- Вы закрепились в их доме?

- По мнению маркизы де Латурнель - да.

- Тогда таково должно быть и ваше мнение. Не будем больше к этому возвращаться. Я вас пригласил затем, чтобы дать указания, как вы должны себя держать с госпожой де Ламот-Гудан.

- Я жду ваших приказаний, монсеньер.

- Прежде чем приступить к делу, скажу два слова о средствах, которые я имею в своем распоряжении, чтобы развеять ваши сомнения, - на тот маловероятный случай, если они у вас есть, - и даже при необходимости заменить сомнение преданностью Вас выгнали из Нансийской семинарии. Я знаю почему. Это то, что касается вас. Что же до вашего брата, то, как вам известно, в Антверпене имеется некий Христос Ван-Дейка .

- Ваше преосвященство! - покраснев, перебил его аббат Букмон. - Зачем предполагать, что вам придется прибегать к угрозам? Вы и так можете делать все, что пожелаете, с вашими покорными рабами.

- Я этого и не предполагаю. Я веду красивую игру, ведь я большой игрок! Я раскрываю свои карты, только и всего Аббат поджал губы, и стало слышно, как он скрипнул зубами. Он опустил глаза, но прелат успел заметить, как в них вспыхнул злой огонек.

Монсеньор Колетти выждал, пока аббат придет в себя.

- Ну вот, - сказал иезуит, - теперь, когда мы договорились, выслушайте меня. Жена маршала де Ламот-Гудана - при смерти. Вам не придется долго быть ее духовником. Но, приложив старание и умение, вы сможете обратить минуты в дни, а дни - в годы.

- Я слушаю, монсеньор.

- Когда вы узнаете исповедь княгини, вам станут понятны некоторые мои указания, хотя сейчас они могут показаться вам неясными.

- Я постараюсь понять, - пообещал аббат Букмон с улыбкой.

- Супруга маршала совершила оплошность, - продолжал прелат. - И это оплошность такого рода и такой важности, что, если она не получит на земле прощение лица, которое она оскорбила, я сильно сомневаюсь, попадет ли она на небеса. Вот что я вам поручаю ей показать.

- Должен ли я знать, какого рода этот грех, чтобы внушить необходимость земного прошения?

- Вы это узнаете, когда княгиня вам все расскажет.

- Я бы хотел иметь время подготовить свои доводы.

- Представьте, к примеру, один из тех грехов, который мог бы отпустить лишь сам Иисус Христос!

- Прелюбодеяние? - осмелился предположить аббат.

- Прошу заметить: я этого слова не произносил, - сказал итальянец. - Но если бы это было именно прелюбодеяние, вы полагаете, княгиня получит прощение небес, не добившись его прежде от мужа?

Аббат невольно вздрогнул: он смутно понимал, куда клонит итальянец. Как бы ни был он сам порочен, флорентийская месть епископа его пугала. Вероятно, он лучше бы понял и скорее бы принял яд из рук Медичи и Борджа.