— Когда хочешь.
— Завтра.
— Завтра? — растерялся американец.
— Ну да, если вас в Париже ничто не держит, кроме опасения потревожить мой сладкий сон.
— "Ничто"! Легко сказать! — возразил Камилл. — Уложить вещи — дело непростое, одного дня будет мало. Завтра! — повторил он. — А покупки, а визиты, а расчеты?
— Мои вещи уложены, покупки сделаны, счета оплачены. Вчера я приказала отнести вместо прощальных визитов карточки во все дома, где нас принимали.
— Но понадобится несколько дней, чтобы пожать руку друзьям.
— Начнем с того, что с твоим характером, Камилл, друзей не имеют, у тебя могут быть только знакомые. Самым близким знакомым был Лоредан. Вчера его убили, а сегодня состоялись похороны. Больше тебе пожать руку в Париже некому. Едем завтра.
— Нет, это просто невозможно.
— Будь осторожен! Как ты мне отвечаешь, Камилл!
— Ну а как же? А мои поставщики? Что они скажут, если я уеду вот так? Я буду похож на банкрота. А ведь я уезжаю, а не убегаю!
— Сколько времени тебе нужно на то, чтобы твой отъезд не был похож на бегство? Отвечай!
— Ну, не знаю…
— Трех дней довольно?
— По правде говоря, такая настойчивость ни к чему, дорогая.
— Четыре дня, пять, шесть, — резко продолжала молодая женщина; ее трясло от злости. — Этого довольно?
— Для тебя это так важно? — спросил Камилл, не на шутку обеспокоившись раздраженным состоянием жены.
— Жизненно важно.
— В таком случае, через неделю.
— Неделя? Хорошо, — решительно заявила г-жа де Розан, — пусть будет неделя. Но если через неделю мы не уедем, Камилл, — прибавила она, бросив взгляд на ящик, в котором лежали кинжал и пистолеты, — то на следующий день ты, она и я предстанем перед Богом и ответим за свои действия. Это так же верно, как то, что я приняла решение еще до того, как ты сюда вошел.
Молодая женщина произнесла эти слова так непреклонно, что Камилл не удержался и вздрогнул.
— Хорошо, — нахмурился он, словно от какой-то тайной мысли. — Хорошо, через неделю мы уедем. Даю тебе слово чести.
Подхватив свой фрак, который, как мы сказали, Камилл сбросил на кресло, удалился в свою комнату, смежную со спальней жены. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он заперся на ключ и на задвижку.
XVI
ГЛАВА, В КОТОРОЙ КАМИЛЛ ДЕ РОЗАН ПРИЗНАЕТ, ЧТО ЕМУ ТРУДНО БУДЕТ УБИТЬ САЛЬВАТОРА, КАК ОН ОБЕЩАЛ ЭТО СЮЗАННЕ ДЕ ВАЛЬЖЕНЕЗ
Читатели помнят, что, покидая мадемуазель Сюзанну де Вальженез, о чем мы поведали в конце предпоследней главы, наш друг Камилл решил, что нашел простое средство, как отделаться от Сальватора или, если вам больше так нравится, Конрада, то есть законного наследника Вальженезов.
Но в нашем полном противоречий мире недостаточно придумать, каким образом отделаться от помехи: между задуманным и его исполнением лежит порой целая пропасть.
Приняв решение, Камилл де Розан явился к Сальватору и, не застав его, оставил свою карточку.
На следующий день после семейной сцены, о которой мы рассказали, Сальватор — под своим настоящим именем Конрада де Вальженеза — прибыл к американцу и велел доложить о себе.
Камилл почувствовал волнение, как бывает в ответственную минуту со всеми, кто принимает поспешные решения, продиктованные скорее чувствами, нежели разумом. Хозяин приказал проводить прибывшего в гостиную и сейчас же вслед за ним вошел туда сам.
Но чтобы стало понятно то, что сейчас произойдет, сообщим читателям, откуда возвращался Сальватор, когда зашел к Камиллу.
Он побывал у своей кузины, мадемуазель Сюзанны де Вальженез.
Когда он в первый раз попросил провести его к девушке, ему ответили, что мадемуазель де Вальженез никого не принимает.
Он повторил свою просьбу и снова получил отказ.
Но наш друг Сальватор был терпелив и от своих намерений не отказывался.
Он взял другую карточку и к словам
Ни одно волшебное слово, ни один чудесный талисман не отворяли дворец феи стремительнее, чем эта приписка. Конрада пригласили в гостиную, куда несколько минут спустя вошла мадемуазель де Вальженез.
Отчаяние, в которое девушку ввергла потеря состояния, изменило ее до неузнаваемости: взгляд ее потух, она осунулась, побледнела и походила теперь на болезненных мареммских красавиц с блуждающим взором, словно помышляющих о мире ином. Сюзанну трясло как в малярии, и ее дрожь отчасти передалась Сальватору: когда она вошла в гостиную, он невольно вздрогнул.
Для визита к кузине Сальватор облачился не просто в костюм, подобающий светскому человеку, но выбрал самый модный фрак, отвечающий требованиям строжайшего этикета.
Когда Сюзанна увидела, как он изящен и хорош собой, ее глаза вспыхнули мрачным огнем злобы и ненависти.
— Вы хотели со мной говорить, сударь? — сухо спросила она, напустив на себя высокомерный вид.
— Да, кузина, — отозвался Сальватор.
Мадемуазель де Вальженез презрительно поморщилась при слове "кузина", которое показалось ей оскорбительно-фамильярным.