Сальватор. Части 3, 4

264… подобно лафонтеновскому медведю, сгоняющему муху… — Имеется в виду басня Лафонтена "Пустынник и Медведь", заимствованная из восточных источников и известная русскому читателю в варианте И.А.Крылова. Медведь, желая согнать муху со лба своего друга-пустынника, разбивает ему голову камнем.

269… Да, Церковь недурно выбирает своих левитов. — Левиты — см.

т. 32, примеч. к с. 503.

271 "То be or not to be" ("Быть или не быть") — начало знаменитого монолога главного героя трагедии Шекспира "Гамлет, принц Датский" (III, 1).

273… два авгура не могут смотреть друг на друга без смеха. — Авгуры —

в Древнем Риме члены весьма уважаемой коллегии жрецов; они толковали волю богов по крику и полету птиц, по падению молнии и другим природным явлениям, проводили церемонии официальных гаданий. Со временем гадания авгуров стали чисто формальными, хотя ими продолжали пользоваться в политической борьбе. В литературе встречаются многократные упоминания о том, что, по свидетельству Цицерона (см. т. 31, примеч. к с. 27), авгуры не могли без улыбки смотреть друг на друга (ибо сами не верили в свои предсказания). Действительно, такая фраза дважды встречается в трактатах Цицерона ("О дивинации", II, XXIV — со ссылкой на Катона; и "О природе богов", I, XXVI); однако необходимо отметить, что в обоих случаях речь идет не об авгурах, а о гаруспиках — жрецах, гадавших по внутренностям жертвенных животных.

В переносном смысле авгур — человек, делающий вид, что посвящен в особые тайны.

Улица Сен-Гийом — расположена в Сен-Жерменском предместье; пересекается нынешним бульваром Сен-Жермен; известна с начала XVI в.

… оказались в одном из таинственных, опьяняюших будуаров, в которых щёголи времен Директории славословили и воскуряли фимиам. — После падения якобинской диктатуры с ее суровыми нравами, когда состоятельные люди опасались афишировать свое богатство, верхушку французского общества уже в период термидорианского Конвента, но особенно в эпоху Директории (см. т. 30, примеч. к с. 515) охватила жажда беззастенчивого обогащения и блестящей светской жизни. Тон здесь задавала так называемая "золотая молодежь", отличавшаяся жадной погоней за удовольствиями и роскошью, и в то же время стремлением особыми, аффектированными манерами, стилем жизни, поведения и даже речи отделить себя от "простых смертных". Именно эту атмосферу своего рода чувственного наслаждения роскошью (столь неуместную у духовного лица) хочет иронически подчеркнуть здесь Дюма.