Читаем Сальватор. Части 3, 4 полностью

Он прибыл на бульвар в половине одиннадцатого и обежал все уголки, обследовал все подходы и подъезды, после чего притаился в стороне. Наконец он проводил взглядом последнего подозрительного прохожего, замешкавшегося в этом пустынном квартале. С наступлением темноты он убедился, что является хозяином положения, и принялся меланхолично расхаживать по проезжей части аллеи, прилегавшей к парку графини Рапт.

Его можно было бы захватить тремя разными способами, и чтобы отразить эту опасность, он с половины одиннадцатого укрылся в засаде у решетки и изучил возможные подходы, а также продумал средства защиты.

К нему могли подкрасться справа и слева и неожиданно наброситься на него, когда он будет обменивать письма на банковские билеты. Но человек такого закала, как выводимый нами на сцену персонаж, не допустил бы, чтобы на него напали, даже неожиданно. Мы уже сообщили, что он досконально изучил окрестности и убедился в том, что засада исключалась. Кстати, на этот случай — человек этот был чрезвычайно предусмотрителен — он заткнул за пояс пару двуствольных пистолетов, совершенно незаметных под широким левитом, и длинный остро отточенный кинжал; так он надеялся защитить свое достояние или хотя бы продать его настолько дорого, что покусившимся на него пришлось бы раскаяться.

Итак, с этой стороны бояться было нечего.

Правда, с другой стороны опасность была больше.

Ему следовало остерегаться нападения со стороны улицы Плюме, где находился парадный подъезд особняка Ламот-Уданов, перед которым останавливались экипажи: в особняке за дверью можно было спрятать полдюжины человек с ружьями, саблями и алебардами. Воображение графа Эрколано рисовало самое невероятное оружие; эти люди могли наброситься на него, когда он будет занят обменом.

Впрочем, граф Эрколано обладал необычайно богатым воображением, и дворянина с такими качествами не могло надолго остановить подобное препятствие.

Он отправился неслышным шагом обследовать улицу Плюме, как до этого обозрел бульвар, и, убедившись, что там ни души, внимательно осмотрел главный вход, который прилежно изучил еще накануне.

Ему надо было убедиться в том, что за сутки не произошло никаких изменений.

Вход выглядел совершенно так же, как и накануне.

Он представлял собой массивную дубовую дверь, двустворчатую и состоящую из четырех филенок; с обеих сторон между верхней и нижней филенками располагалась металлическая ручка величиной с апельсин.

Граф Эрколано потрогал ручки, желая убедиться в том, что дверь заперта. Затем он извлек из широкого рукава металлическое устройство в форме цифры 8, только составлявшие ее кольца были не овальные, а круглые и не соприкасались, а были соединены между собой дополнительной полоской, что придавало устройству, если рассматривать его горизонтально, форму фигуры о — о. Он наложил эту восьмерку, или это закрытое S, на дверные ручки, накинув по петле с каждой стороны двери. Приспособление пришлось впору и настолько плотно обвило обе ручки, что шантажист с гордым удовлетворением прищелкнул языком.

— Да! — воскликнул он, вспомнив о прославленном кузнеце, друге и советнике короля Дагобера, и непочтительно пародируя известный куплет из модного в те времена водевиля:

Святой Элигий! Посмотри с небес:

Доволен ты в пристанище последнем?[12]

В самом деле, это хитроумное приспособление, наложенное на дверь снаружи, обладало тем же действием, что железные засовы изнутри, и открыть ее не удалось бы даже с помощью четверки лошадей.

Но третья опасность, самая большая, самая настоящая, грозила не со стороны улицы Плюме, хотя тоже таилась в особняке.

Капкан, в который без труда мог бы попасть граф Эрколано, ждал его, несомненно, среди прутьев решетки, через которую должны были вестись переговоры.

Приладив свое приспособление к двери, выходившей на улицу Плюме, граф Эрколано снова вышел на бульвар и еще раз как нельзя более тщательно исследовал его; ведь как бы медленно ни шло время, оно близилось к полуночи.

Пробило три четверти двенадцатого. Терять время было нельзя.

Авантюрист прошел туда и обратно вдоль решетки, пристально вглядываясь в темноту густого, как лес, сада.

Но для луны не существует темного леса, как нет великого человека для его камердинера. Граф Эрколано мог с помощью этой небесной проводницы обшарить взглядом самые темные уголки сада и убедиться в том, что в нем, как и на бульваре, нет ни души.

Впрочем, безлюдный сад могли в одно мгновение наводнить вооруженные до зубов слуги. Так, во всяком случае, подумал наш приятель и поспешил подготовиться к защите.

Он подергал один за другим все прутья решетки, проверяя, как и у металлических ручек двери, крепко ли они держатся, — иными словами, он хотел убедиться в том, что в критическую минуту никто не выхватит из решетки незакрепленный прут и не набросится на него, заставляя вернуть награбленное.

Тщательное исследование вполне его удовлетворило.

Оставалась сама калитка, которая могла распахнуться по первому требованию одного или нескольких обитателей особняка.

Перейти на страницу:

Все книги серии Могикане Парижа

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века