Сам без оружия

Зинштейн отвлекся от обличительной речи, которую составлял в голове, и подумал, что любовная линия должна идти сквозь весь фильм и закончиться трагически. Но концовка фильма будет полна оптимизма. Парадокс, который оценит зритель. А чтобы он наверняка был потрясен, стоит добавить изюминку. Падшая женщина и отпрыск знатного рода! Или дочь обедневшего дворянина и молодой гордый моряк… который спасает ее из тенет рабства… рабства чего?..

Он остановился, вдруг поймав себя на мысли, что уже обдумывает идею фильма и что внутренне уже решил начать работу. В конце концов, сдаваться и отступать он не намерен.

Появление двух молодцов не вывело Зинштейна из задумчивости. И только когда чья-то рука рванула его вбок и швырнула в полутьму арки, он удивленно огляделся и возмущенно вскрикнул:

— В чем дело, господа? Что вам надо?

Один из молодцов вытащил нож и сунул его под нос режиссеру.

— Никши, тля! Еще вякнешь, и перо в бок!

— Какое перо?

Второй молодец рванул из рук Зинштейна несессер. Тот ойкнул, потянулся за вещью и получил удар в грудь.

— Да что вы себе позволяете?! Я полицию позову!

Последовал второй удар, по спине.

— Фраер, дырку в башке сделать? Умолкни, вошь! Выворачивай карманы!

Тот факт, что почти в центре города его грабят двое грязных пацанов, настолько возмутил Зинштейна, что он, позабыв про страх, вдруг тонко завопил:

— Пошли вон, христопродавцы! Иуды! Низринет вас бог да покарает мечом огненным!

С чего его повело на христианскую тематику, Зинштейн не знал сам. Вспомнилась роль одного из персонажей так и не доснятого фильма. Тот был проповедником и обличал судей.

Бандиты озадаченно замерли, услышав столь странные слова. Потом тот, что с ножом, опомнился и подступил к Зинштейну вплотную.

— Кончай его! — подзадорил товарища второй.

— То есть как кончай? — икнул от испуга Зинштейн. — Я только сценарий начал обдумывать! Мне же фильм снимать!

Он с ужасом смотрел на кончик ножа возле своего носа и не заметил возникшую за спиной бандитов тень.

— А ну, шавки, вернули весчь и свинтили быстро! Чтоб не дыша и не моргая!

Зинштейн вытаращил глаза. В проходе арки стоял молодой широкоплечий мужчина в дорогом костюме. Руки он держал за спиной, ноги широко расставил, являя собой уменьшенную копию Колосса Родосского, правда, без вскинутой руки.

— Хорь, щекотни его, — бросил второй бандит. — А потом этого уделаем и ноги.

Первый бандит — Хорь — отступил от Зинштейна и пошел на нежданного заступника, поигрывая ножом. Тот спокойно выждал, дал подойти Хорю ближе, потом вдруг выбросил вперед ногу и выбил ей нож из руки бандита. Хорь взвыл от боли и упал на колени. Нож мелькнул в воздухе и упал.

Второй бандит достал кастет, торопливо натянул его на руку и визгливо крикнул:

— Ща закрою!

И опять заступник дал подойти к себе, легко отбил удар бандита, хлопнул его по уху, добавил по лбу. Тот упал на колени и застонал.

— Еще, сявки?

Сявки расклад поняли, кое-как поднялись и рванули вглубь подворотни.

Молодой человек отшвырнул ногой нож и подошел к Зинштейну. Поднял упавший несессер, протянул его режиссеру.

— Вы бы хоть велодог[5] носили, что ли. Раз такие вещи яркие имеете, — добродушно проговорил он. — Шпана-то думает, там деньги.

— Б-благодарствую, сударь, — выдавил Зинштейн. — Совершенно г-глупая ситуация. Здесь и шпана! Откуда?

— Бывает… Пошли на свет, что мы, как тати, по углам.

Молодой человек вывел Зинштейна на улицу, осмотрел его, указал на грязный рукав. Режиссер попробовал отряхнуть его, бросил и сжал руку спасителя.

— Сердечно благодарен! Сердечно! Вы спасли меня от ужасной участи! Они могли меня зарезать! Да еще сейчас, когда я только… — он осекся, поправил ворот пальто. — Разрешите представиться — Зинштейн! Сергей Михайлович! Режиссер и сценарист! Да!

Молодой человек учтиво склонил голову.

— Григорий С-с… Скорин. Свободный художник. Пишу… гм… понемногу.

— Очень приятно! Очень! — Зинштейн схватил большую руку Григория двумя руками и затряс. — Очень прият… простите, кто вы?

— Художник! — блеснул улыбкой Скорин.

— Серьезно? Нет, правда! — заволновался Зинштейн. — Но это же судьба! Понимаете?

— Пока нет.

Скорин осторожно потянул пальцы из тисков рук режиссера. Тот не заметил этого, увлеченно заговорил:

— Это перст судьбы! Вы являетесь, как архангел Гавриил, спасаете мою душу… и грешное тело и оказываетесь тем, кто мне очень нужен! Теперь понимаете?

— Пардон, нет.

Зинштейн огляделся. Неподалеку, на другой стороне дороги была вывеска кафетерия.

— Уделите мне немного вашего времени? Прошу, не отказывайте, Григорий! У меня есть к вам деловое предложение! Не смейтесь!

Скорин перестал улыбаться, кивнул:

— Что ж, не стану возражать. Ведите, Вергилий.

Зинштейн радостно взмахнул рукой и устремился через дорогу, проигнорировав пролетку, которая едва не наехала на него. Не отвечая на ругань извозчика, режиссер увлеченно тащил спасителя за собой, пребывая в приподнятом настроении.