Сам я родом из СССР. Воспоминания о себе любимом

Мы тихо окружили высоченную клумбу. Старшина сказал, без его приказа носа не поднимать. А сам как кошка пополз по плостунски между цветов наверх. Я смотрел на Звягинцева и диву давался: сколько меня мурыжил Гавнюк на снегу полигона, я так ползти, как старшина не смог бы. Он дополз до вершины, аккуратно дотянулся до ложи автомата и выхватил его из-под солдата. Тот вскочил, не понимая в чём дело, видно заспал, и растерялся. Автомат был не заряжен, а два рожка с боевыми патронами лежали в пилотке на земле, вместо подушки. Солдатик рассказал старшине, зачем бежал из части. Его милашка стала водить шашни с мужиком намного старше себя. Хотел свести с ними счёты.

–Эх ты, салага! – сказал старшина, улыбаясь, – запомни, чем старше мужик, тем крепче любовь. Тут автомат не помощник. Тебе надо было на танке поехать к ним и поговорить через смотровую щель.

Что-то я всё про танки, да про стрельбу. Пусть пушки помолчат, – дадим слово Музам. Перефразируя известного англичанина, скажу: «Война войной, а репетиции службе не помеха». Они шли своим чередом. Как-то Слуцкий сообщил, что к нам едет ансамбль песни и пляски нашего военного округа. То было событие, в корне изменившее мою армейскую планиду. В ансамбле было сорок певцов, десятка полтора танцоров, столько же музыкантов. Были специалисты разговорного жанра и даже гимнасты с интересными номерами. Мне очень понравилось выступление этого коллектива. Дирижёром и художественным руководителем был капитан Чистосердов. Мужчина, ну, просто красавец. Подтянутый, стройный. С голубыми весёлыми, я бы сказал,зажигательными глазами. В нашей части и близко таких офицеров не было, разве что капитан Старцев. Я просто влюбился в Чистосердова. Глаз не мог оторвать от него, когда он дирижировал на сцене. Ансамбль должен был дать несколько концертов в части и на периферии. На следующий день они уезжали на периферию. Сели все в машины, обтянутые брезентовыми тентами. Только капитан Чистосердов не садился в машину, а ходил по плацу, нервно потягивая сигарету. Он ждал сопровождающего офицера штаба. Я до сих пор не могу объяснить свой порыв. Мне так захотелось близко посмотреть ему в глаза. Я подбежал к офицеру, он остановился. Я взял под козырёк:

–Товарищ капитан! Разрешите обратиться.

Отбросив всякую фамильярность, капитан спросил меня:

–Какая проблема, солдат?

–Хочу выступать в вашем ансамбле, – выпалил я. Капитан слегка улыбнулся, его глаза заискрились, он спокойно сказал:

–Завтра после обеда в клубе у нас репетиция. Приходи, я тебя послушаю.

Он сел в кабину, хлопнув дверкою, в головную машину сел офицер штаба, и все машины тронулись гуськом к воротам у проходной. Он уехал, сказав, «завтра после обеда». Легко сказать, «завтра», а как дождаться этого «завтра». Я не знал, куда себя деть. С одной стороны, я радовался, что меня завтра прослушают, и не важно какой будет результат (конечно же, я ждал положительного результата). А вот по отношению к Слуцкому, к Васину и к старшине Звягинцеву я чувствовал себя предателем. Наверное, я что-то для них значил, и они шли на уступки в отношении моего поведения в части. Конечно, им нет резона оголять тылы художественной самодеятельности. Это Старцеву теперь было наплевать на всё, ибо он сдавал дела вернувшемуся с учёбы капитану Струкову. Мне жаль было Старцева, потому что никто не знал, где он будет служить дальше. А потом, появление Струкова меня настораживало. Что за человек? Как вести себя с ним? Уживусь ли с ним. Целые сутки я чувствовал себя ужасно, как в самолёте, когда тошнит и выпрыгнуть нельзя. Думал и надеялся, что после прослушивания всё прояснится. Дудки! Еще хуже стало, как генеральские погоны, – без единого просвета. И так прослушивание. Я зашёл в клуб. Капитану доложили о моём приходе. Чистосердов пригласил меня зайти на сцену, где он, сидя за роялем, сняв китель и скинув подтяжки брюк, музицировал и записывал что-то в нотный лист бумаги. Я бодро поднялся по ступенькам, приложил руку к козырьку и хотел, было отчеканить заготовленную фразу. Капитан отмашкой руки остановил меня, протянул мне руку и поздоровался.

–Что ты можешь делать? – спросил он.

–Петь, играть на баяне, на балалаечном контрабасе, – начал перечислять я.

–Стоп, стоп, стоп! – остановил меня офицер. – Такого контрабаса у меня в ансамбле нет. Баянисты не нужны. Ты видел, какие у меня орлы сидят с пяти рядными баянами, – спросил меня капитан. По мере того, как он перечислял отказы, мой радостно раскрытый рот, медленно смыкался, образуя на лице растерянность. Капитан заметил это, подбодрил меня, – а вот песню…Спой, пожалуйста, свою любимую песню.