Сам себе Тарантина (сборник)

В тринадцать десять портье открыл передо мной дверь отеля, озабоченно поинтересовавшись, хорошо ли я себя чувствую. «Хуже некуда, дружище» – ответил я и вошёл внутрь. Холл был размером с футбольное поле, с фонтаном, мраморными колонами, настоящими пальмами в гигантских кадках, столиками кафе, креслами отдыха, сидящими, стоящими и снующими людьми, чемоданами, сумками, детьми и собачками. Больше похож на вокзал. Никто не обратил на меня внимания, и я без суеты добрался до лифта. Одиннадцатый этаж. Со мной из лифта вышла старушка и вцепилась в рукав.

– Молодой человек, вы не могли бы оказать услугу.

– Нет, – отрезал я.

– Я вас очень прошу, не могли бы посмотреть…

– Отвали, карга, – прорычал я. – Все вопросы к персоналу.

Она шарахнулась от меня и посеменила по коридору.

Тринадцать семнадцать. У меня ещё шесть минут. Это чертовски долго! Я медленно пошёл, рассматривая цифры на дверях.

– Вам помочь? – услышал я за спиной.

Горничная со стопкой белья в руках вопросительно смотрела на меня.

– Нет, спасибо.

– Вам нехорошо? Вы такой бледный.

– Давление скачет.

– Давайте, я вызову вам врача. Вы из какого номера?

– Я пришёл в гости.

– В какой номер?

Руки так и чесались заткнуть ей пасть простынями и пододеяльниками, чтобы не задавала лишних вопросов. А лучше бы пристрелить её и старушку. Они точно запомнят меня. «Да, такой невоспитанный молодой человек, помню, а как же…», «да, я сразу поняла, что с ним не всё в порядке, он потел весь и был бледный, как дохлый мельник».

«Грейс» – прочитал я на бейджике. И завис. Просто стоял, уставившись в пластиковый прямоугольник на груди.

– Вы к кому пришли? – спросила Грейс.

– Не знаю.

– То есть?

– Меня попросили подождать в коридоре. Ко мне сейчас выйдут.

– Вы точно в порядке?

– Да.

И тут в конце коридора открылась дверь и появилась та самая старуха, которую я послал к чертям.

– О, миссис, – позвала она горничную. – Вы мне нужны! Помогите, у меня тут проблема.

– Да, конечно.

Грейс потеряла ко мне интерес и пошла на выручку старухе.

Я взглянул на часы. Тринадцать двадцать. Ещё три минуты. Я прислонился к стене и проводил взглядом горничную. Когда та скрылась за дверью, снова стал искать номер сто тринадцать. Цифры на табличках расплывались и двоились. Соберись, Микки. Через три минуты у тебя начнётся новая жизнь. Тринадцать двадцать одна. Вот она, нужная мне дверь. Я просто стоял и смотрел, как меняются цифры на электронном циферблате. Очень медленно. Только бы никто не вышел в коридор. Я и так засветился по полной программе. Утешало одно – если история про бомжа с миллионом правда, он не пойдёт в полицию. «Здравствуйте, у меня украли миллион мелкими купюрами, две сумки. Я как раз собирался вывезти их в Канаду. А тут такая неприятность. Помогите». Он будет бегать по этажам, рыскать по холлу, бледный и полуобморочный. Взгляд его, как самонаводящийся прицел настроится на поклажу – чемоданы, сумки, баулы, рюкзаки, мешки и ящики. И когда ничего не найдёт, сойдёт с ума, или покончит жизнь самоубийством. Или просто обрадуется, что больше нет головняка, и вернётся в свой картонный домик в зассаной подворотне. Но не обратится к копам. Сто процентов.

Чёрт, тринадцать двадцать шесть! Я завис, теряю драгоценное время!

Дверная ручка поддалась, и дверь открылась. Только бы ниггер не обманул меня. Вдруг там не окажется никаких денег, или деньги будут, но с нагрузкой в виде нескольких колумбийских наркоторговцев. Или этот бомж сидит в кресле с дробовиком и ждёт, когда я зайду, чтобы сделать из меня фарш. Но в комнате никого не было. Я услышал пение и шум льющейся воды. Всё. Как и должно быть. Осталось только взять деньги под кроватью и уйти. Под кроватью.

Но я не видел никакой кровати! Диван, два кресла, торшер. Плазма на стене, журнальный столик с начатой бутылкой виски, пепельницей и вазой с фруктами. Ковёр на полу, люстра на потолке, и никакой грёбаной кровати! Даже самой маленькой, самой захудалой, самой вонючей долбаной кровати! Голос в душе пел что-то из Джо Кокера, что-то про миллион долларов. Пел про мой несуществующий миллион под мифической кроватью. Я заметался, заглянул за кресла – ничего. Вода перестала литься, и я услышал: «Тебе не нужен миллион, ля-ля-ля». Сначала я не понял, что это слова песни.

Пошёл к чёрту! Мне нужен этот миллион! Кровать! Конечно, в спальне! Я увидел дверь в углу комнаты, бросился туда. В ванной звенели склянки. Эта сволочь, наверное, поливает себя одеколоном, чтобы перебить ароматы свалок и канализаций.

Я забежал в спальню и прикрыл дверь. Вот она, огромная кровать, застеленная розовым покрывалом, края которого свисают до самого пола, гора подушек, по бокам ночники и тумбочки. Я упал на колени, закинул края покрывала наверх и сунул голову под кровать. Ничего! Нет, с другой стороны что-то темнело. В один прыжок оказался по другую сторону, и рука сразу нащупала ручку, я потянул на себя. Большая спортивная сумка, синяя с красной полосой, набитая до отказа и весившая килограмм двадцать. Я еле вытащил её. Вторая стояла рядом. Но тут я услышал, как включился телевизор в гостиной, и хриплый голос пел уже у самой двери. Я бросил взгляд на часы – тринадцать тридцать две. Я всё просрал. Сейчас этот певец зайдёт в спальню и, увидев меня склонившимся над его баблом, придёт в неконтролируемую ярость. Я бы поступил именно так.

Я оставил сумки и бросился к выходу, стараясь не сильно шуметь. Неожиданность – мой козырь. Дверь открылась, и передо мной предстал совершенно голый мужик, высокий и крепкий, с полотенцем в руках. Он даже не успел сделать удивлённое лицо, как я врезал ему кулаком прямо в кадык. Под костяшками хрустнуло. Мужик схватился за горло, упал на колени и во рту у него запузырилась кровь. Я ударил его ногой в голову, он упал на бок и даже не пытался встать, только хотел вдохнуть воздуха, но вместо этого харкал кровью на белоснежный ковёр.

– Прости, брат, у тебя не заперто было, – сказал я, вернулся к кровати, схватил сумки и, переступив через бедолагу, оказался в гостиной. Сумки весили больше, чем я предполагал. Я еле дотащил их до двери.

Одна купюра независимо от номинала весит грамм. Миллион десятками – сто килограмм. Двадцатками – пятьдесят. Я открыл сумку – она была набита пачками денег в банковских упаковках. Но у меня уже не было сил радоваться, я не представлял, как потащу это всё по лестнице одиннадцать этажей. Между пачек торчала металлическая трубка. Я потянул её, и у меня в руках оказался глушитель от пистолета. Запустив руку поглубже, достал и саму пушку. Семнадцатый «Глок». Не хило. Проверил обойму.

– Топорная работа, – услышал я сзади.

С перепугу чуть не выстрелил на голос. Святая Мария, в кресле сидел тот самый покойник, который направил меня сюда. На этот раз он был в свободных парусиновых брюках и льняной рубашке, расстёгнутой почти до пупка. На груди сияла толстенная золотая цепь.

– Эх, ты, никчемный торчок, так облажался, – сказал он, укорительно покачав головой. – И что теперь?

– Не знаю. А что теперь? Как-нибудь допру эти баулы. Не бросать же их здесь.

– Ты убил ещё одного.

– Так вышло. Так сложились обстоятельства.

– Ты засветился. Тебя видели горничная и старуха. Они сразу поймут, чьих рук это дело. Понимаешь? «От него пахло секонд-хэндом, и он выглядел, как куча дерьма». Останется пошерстить магазины и расспросить, какая куча дерьма сегодня утром покупала синюю куртку и ушла прямо в ней. Тебя вычислят – раз плюнуть.

– И что ты предлагаешь?

– Ты понял, что, – он многозначительно посмотрел на пушку. – Или можешь сразу пристрелить себя.

– Нет. Старушку мне не жалко, но горничную… у неё классные сиськи. И, наверное, есть семья, дети.

– Делай, что хочешь. Хотя сама ситуация меня веселит: наркоман убил бомжа из-за миллиона. Ладно, чао, бомбино.

Я стоял с пистолетом в руке и пялился на пустое кресло. Кроме меня в комнате никого больше не было.

Сука, я должен сделать это. Спешить мне уже некуда.

Чем больше денег, тем больше проблем. Тем больше трупов. Это оправдано.

Я прикрутил глушитель, сунул пистолет за пояс и вышел в коридор. Где там номер старухи? Слева по коридору. Этот? Нет, следующий, если не ошибаюсь.

Постучал в дверь.

– Кто там? – визгливый старческий голос. Значит, угадал.

– Электрик. Мне нужно заменить лампу в ванной.

Дверь открылась, и я без колебаний всадил бабуле пулю прямо между глаз. Она даже ойкнуть не успела. Старая перечница. Это всё из-за неё пошло наперекосяк. Если бы она не дёргала меня возле лифта. Я закрыл дверь и спрятал оружие. Оставалась горничная. Где-то должна быть комната персонала. Соображать становилось всё сложнее, тело ныло, и слабость накатывала, пот лил ручьем, стекая между лопатками. Я чувствовал, как намокает пояс брюк. И ещё этот озноб. Рисунок на обоях расплывался. Пора заканчивать и принять лекарство.

– Ну, как? Вы дождались? – я вздрогнул от неожиданности.

В мою сторону шла горничная. Грейс. Она была ничего. Белый фартук и фирменная шапочка придавали ей вполне сексуальный вид.

– Я как раз вас ищу. Там моему товарищу плохо.

– А вам?

– Что?

– У вас вид не очень здоровый.

– Чепуха. Грейс, помогите положить его на кровать.

– Я вызову помощь.

– Потом, он лежит на полу, и я не могу сам поднять. Номер сто тринадцать. Умоляю, идёмте быстрее.

В её глазах я прочитал тревогу и волнение. Кому-то плохо, и она спешит на помощь. Это так по-геройски. А ещё и щедрые чаевые.

Я пропустил её первой, и смотрел, не отрываясь, на её ягодицы. Она сразу увидела ногу, торчащую из спальни, брызги крови на ковре, и бросилась к телу. Я пошёл следом, и когда она склонилась, всадил ей пулю в затылок. Грейс упала сверху на покойника. Ноги её ещё дрожали, но я знал, что она уже летит на небеса, держась за руки со старушкой. Юбка Грейс задралась, и оголила полосу кожи, нежной и гладкой, между чулками и трусиками. Но я не какой-нибудь извращенец, меня это совсем не возбудило. Я одёрнул подол, чтобы никто не пялился на ляжки, когда её найдут.