Когда Ванечка мой помер, устроилась Инна в детсад нянечкой, в вечернюю школу перешла. Какая уж тут студия! Вот в этой самой вечерней школе она с Женькой и познакомилась. Он оболтус порядочный был, так и не доучился, в армию его забрали, а Инночка беременная осталась… – Женщина вытерла платочком набежавшие на слепые глаза слезы. – Недоглядела я, да и нечем мне глядеть-то… Вскоре после того, как Аленушка родилась, Женька в отпуск приехал, на свою фамилию ее записал – Кирякова, а Инночке сказал, что поженятся, когда он из армии вернется. Вернулся он, как же! Отслужил и, как в песне поется: «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз». Даже родителям всего два раза написал, гаденыш такой, из разных мест и без обратного адреса. Степановна, его мать, вначале внучку навещала, а потом бросила. Сказала: «Коль сын о ней не вспоминает, может, и не родная Аленка ему». Да что с нее возьмешь, пьющая женщина была! Лет десять назад сгорели они вместе с мужем в своем доме в железнодорожном поселке. Напились пьяные, а печка у них худая была, на чердаке занялось… весь дом полностью выгорел.
– Ужас какой! – поспешила я вставить, надеясь, что женщина продолжит свой подробный рассказ. Было ясно, что она рассказывает о жене Славы, вот и фамилия Кирякова прозвучала.
– Может, грех так говорить, но Бог-то, он все видит! Внучку родную не признали, не помогали ей, вот и получили по заслугам! Прости меня, Господи, за такие слова… – Алевтина Юлиановна торопливо перекрестилась. – Так что мы с Инночкой сами Алену воспитывали. Дочка сразу после декретного отпуска на работу в садик вернулась. Он здесь рядом, в соседнем дворе, так что она прибегала два раза Алену покормить, а я с внучкой оставалась. А вечером Инна в исполкоме убиралась, совсем рученьки свои золотые не берегла, но деньги-то нужны, пенсия моя по инвалидности мизерная… А Аленушка наша тихая росла, спокойная – лежит себе в кроватке, не пикнет. Одна радость от нее! Я после смерти мужа так убивалась, так убивалась, а рядом с внучкой в себя пришла. В годик Алена в ясельки ходить стала. И опять никаких с ней хлопот: все детские болезни мимо прошли, может, раза два простужалась за семь лет, до школы. А уж как она в школу пошла, я дочери сказала: «Хватит тебе швабрами махать, хоть на секретаршу выучись, в заводоуправление устроишься, или в тот же исполком. Ты еще молодая совсем, будешь нарядная у людей на виду, а не в синем халате со шваброй. Может, еще и судьбу свою женскую устроишь. Не Женьку же оболтуса всю жизнь ждать?»
И права я оказалась. Двух лет не прошло, как она в исполкоме секретаршей проработала, и вышла моя Инночка замуж. Костя Смердин из интеллигентной семьи, вроде там даже корни какие-то дворянские. Сам он окончил Политехнический институт в Перми, а родители у него учителя были. Только я их не знала, они на другом конце города жили, у них свой дом в Южном поселке, на самой окраине. К тому времени как Костя с Инночкой познакомились, их уже в живых не было: сплавлялись по Чусовой на плотах – это вид спорта такой, – и оба погибли. Инночке тогда двадцать семь было, а ему только двадцать пять, и уже сирота.
Уж я так рада была, что они поженились по-хорошему, только вот доченька моя фамилию менять не захотела, так и осталась Смирновой. А Костя, не знаю, может в отместку, что его фамилия ей не нравится, отказался Алену удочерить официально. А может, потому, что был старше Алены всего на шестнадцать лет… Но, скажу я вам, относился он к ней так, как не каждый родной папаша. И банты ей завязывал, и на лыжах кататься учил, и по кружкам водил. Все говорили, что моей Инночке повезло. Уж так Костик ее обихаживал, так любил, пылинки с нее сдувал!
– Они с вами здесь жили? – поинтересовалась я.
– Где здесь! – махнула рукой старушка. – Да и зачем, когда просторный собственный дом, еще от деда доставшийся. А отец Костика его перестроил, все городские удобства там были, даром, что на самой окраине, дом номер один на улице Лесной. Там-то, конечно, простор, воздух! В гостях я у них бывала, а жить к себе не звали. Зачем им старуха под носом – дело-то молодое… С другой стороны, я в своей квартире и во дворе неплохо ориентируюсь, да и помню, как все это выглядит, а на чужом месте… Ввек бы мне не привыкнуть. Только синяки бы себе набивала да людей полохала. И подружки мои здесь, я их сорок лет знаю, работали когда-то вместе – куда мне от них? А сюда Инночка с Костиком почти каждые выходные Аленку привозили, да и на неделе дочка пару раз заглядывала. Уж на что время тогда тяжелое было, а я эти четыре года, с восемьдесят девятого по девяносто второй, чуть не самыми счастливыми в жизни считаю.
Женщина смахнула набежавшую слезу. Я молчала, ожидая продолжения рассказа. Алевтина Юлиановна повсхлипывала, высморкалась в платочек, вздохнула и сказала совсем другим тоном: