Сама виновата

Надо рожать во что бы то ни стало, а пока заняться работой. Она же умная, эрудированная, энергичная, то есть перспективная, но она такая не одна. Сколько еще ей позволят изображать из себя вареную макаронину, прежде чем задвинут на задний план?

Каждый за себя, и нянчиться с ней никто не станет.

И что в итоге? Постылый брак без детей и такая же постылая работа? Нет, надо преуспеть хоть в чем-то.

Необходимо взять себя в руки, завтра накраситься поярче, уложить волосы и попросить у прокурора какое-нибудь интересное дело, чтобы он увидел, как у нее горят глаза и что она рвется в бой.

* * *

Вернувшись с сессии домой, Полина затосковала по Кириллу с новой силой.

Она тяжело переживала крушение своих надежд. Подруг у нее не было, с мамой делиться абсурдно, и она проводила дни в полном одиночестве.

Она не включала телевизор, не читала газет, жила как на необитаемом острове, погрузившись в воображаемый мир, где они с Кириллом вместе. Чтобы не разрушать иллюзий, она уходила из дому в те часы, когда Зоя прибиралась. Сталкиваться с грубой домработницей и слушать народные мудрости было выше ее сил.

Иногда она покупала билет в кино, но от этого было только хуже. Чужие фантазии вырывали из собственных, но ни на секунду не давали забыть, что она не возлюбленная Кирилла и никогда ею не станет.

Так в грезах и отчаянии прошло недели три, пока в одно прекрасное утро Полина не проснулась будто от толчка. Привычные звуки приятно будоражили, в окно било яркое, почти весеннее солнце, и, потянувшись в постели, она включила магнитофон, уже не помня, какую кассету там оставила. Аль Бано и Ромина пропели «Феличита», что по русски означает «счастье».

– Вот именно, – мрачно сказала Полина и спустила ноги с кровати.

Хватит страдать! Главное, она наказала его, справедливость восторжествовала, и можно жить дальше.

Полина усмехнулась. Все-таки как хорошо, когда ты что-то собой представляешь и способна ответить ударом на удар. Вот в чем настоящее счастье, в возмездии, а не в колбасе и импортных шмотках.

Она вспомнила, как подобострастно улыбалась ей та преподша исторической грамматики, выводя «отлично», как блеяла: «Полина Александровна, мы с вами вчера просто не поняли друг друга», и в груди разлилась приятная теплота.

Вчера суровая принципиальная училка, а сегодня ползает у тебя в ногах – разве что-то может сравниться с этим чувством торжества?

Хорошо бы и Кирилла заставить пресмыкаться, только пока неясно как. Может быть, сделаться главредом? А почему бы, собственно, и нет? Как выражается советская интеллигенция, пуркуа бы и не па? Год доучится, а там Василий Матвеевич все устроит.

Вполне реально. Она – главная поэтесса Советского Союза… Ну да, есть еще разные бабуськи-стихоплетки, коммунистические мумии, а она – прогрессивная и молодая. Любому журналу пойдет на пользу, если она его возглавит. Давно отошла в прошлое мода на самозабвенных коммунистов, руководство страны хоть и старое, но понимает, что эпилептическими припадками с розовыми пузырями на губах никого не вдохновить. В моде другие герои – сложные, сомневающиеся, даже слегка прибитые пыльным мешком. Странный мальчик из «Доживем до понедельника» вырос в «Того самого Мюнхгаузена», вместо того чтобы просто жить и действовать по обстановке, прозревает тайный смысл и создает всем кучу проблем ради… да ради ничего! Что ж, она как раз такая, и протеста в ней ровно столько, сколько нужно.

Полина засмеялась, представив, как обрадуются ее назначению все завистники, а особенно те, кто имел наглость что-то вякать против ее творчества. Прецедент-то есть, чтобы люди понимали – миловать и прощать она никого не станет.

Идея стать главным редактором толстого журнала пришлась ей по душе, и она решила обсудить ее с Василием Матвеевичем, чтобы уже сейчас начинал готовить почву.

Умывшись и позавтракав двумя яблоками, Полина протянула руку к телефону, но передумала. Пусть человек отдохнет, наглеть тоже не надо.

Она села за письменный стол и положила перед собой лист бумаги. Хотела что-нибудь написать, но унеслась в своих мечтах в кабинет Григория Андреевича и представила, как сидит за его столом. «Попробуйте убедить меня в том, что это стоит напечатать». Или «сомневаюсь, что ваше творчество будет интересно кому-нибудь, кроме вашей мамы».

Василий Матвеевич считает, что она мстительная, просто внучка графа Монте-Кристо. Упрекнул, когда началась эта чехарда с Натальей Моисеевной. Целую проповедь прочитал, ах, надо прощать, надо быть терпимее. А как хорошо она ему тогда ответила! Вспомнив, Полина засмеялась от удовольствия. «Василий Матвеевич, во-первых, есть месть и есть возмездие, а во-вторых, сами выбирайте: или я мщу с вашей помощью, или я мщу вам». Сразу все христианские позывы как ветром сдуло.

Лист бумаги раздражал своей девственной белизной, и Полина написала на нем нехорошее слово.