Сама виновата

Но сегодня не удержалась, с любопытством посмотрела на вдову Пахомова, все еще изумительно красивую, несмотря на годы, женщину. Огромные глаза, четкий профиль, ни грамма лишнего веса… А как элегантно она одета в черное, видно, что траур, но без лишней аффектации. Простое глухое платье-футляр чуть ниже колен. Интересно, вдова его специально шила или было в гардеробе? Господи, о чем она только думает, судья, называется! Она имеет право только соболезновать вдове, и то без фанатизма. Мелькнуло еще несколько знакомых по фильмам лиц, но они сидели в середине зала, а рядом с вдовой и дочерью, тоже красивой дамой, но не такой выразительной, как мать, расположились вальяжные мужчины, одетые не просто в импортные шмотки, но по-настоящему элегантно, так что их можно было бы принять за иностранцев. Присутствовали журналисты, в том числе и с телевидения. Что ж, народ вправе знать, как у нас работает правосудие.

Ирина не собиралась выгонять представителей прессы, но специально назначила первое заседание на вечер пятницы: они успеют только на предварительную часть, малоинформативную, но достаточную для бравурных и кровожадных репортажей. Журналисты увидят, что суд – это скучная и кропотливая работа, и на продолжение процесса в понедельник, даст бог, уже не явятся.

В культурном бомонде совершенно терялись близкие подсудимого. Ирина поежилась, представив, что он должен сейчас чувствовать, один несчастный парень против целого зала влиятельных людей.

Тем не менее Фельдман держался спокойно и с достоинством, разве что говорил о своем преступлении слишком гладко, как по книге, но с другой стороны, у него было время подготовиться.

Ирина вздохнула. Жаль, что у нас нельзя заключить сделку с правосудием, как в проклятой Америке. «Виноват?» – «Виноват!» – «Пять лет устроит?» – «Давайте!» – «О'кей, дело закрыто».

Но мы в СССР живем, так что сидите, Ирина Андреевна, до победного конца, исследуйте доказательства того, что вам и так предельно ясно.

Когда Фельдман сказал, что не собирался никого убивать и все вышло случайно, по залу прокатилась волна возмущения, кто-то крикнул: «Хулиганье», вдова поднесла к глазам носовой платок, и вообще публика как-то встрепенулась, загомонила.

Ирина постучала по столу:

– Товарищи, товарищи! Соблюдайте порядок! Выкрики с мест только мешают отправлению правосудия.

Люди успокоились, но не сразу, только когда она пригрозила выводить нарушителей из зала.

Когда Ирина увидела Поплавскую, самообладание немного ей изменило. Она так надеялась, что Полина не придет, ведь самые унылые обыватели плевали на повестки в суд, а тут целая поэтесса! Ах, не ждала Ирина от нее такой законопослушности!

Интересно, знает ли она, что судья – жена Кирилла?

Ирина поморщилась. Все же Полина – очень красивая девушка, чем-то похожая на молодую Ахматову, а если оденется поярче и откажется от образа утопленницы, то будет просто глаз не оторвать. Но и так, наверное, нравится она мужчинам, томная, загадочная, не то что Ирина – жизнерадостный колобок…

Что чувствовал Кирилл, когда Поплавская вешалась ему на шею?

Да уж, самое время задуматься об этом посреди судебного заседания!

Тряхнув головой, Ирина вернулась к порядку исследования доказательств. Старый врач с работы Фельдмана, приехавший характеризовать личность подсудимого, просил ее дать выступить в самом начале, потому что ему надо вернуться в больницу как можно скорее. Что ж, Ирина не видела причин отказать. Зато Полину она задвинула в самый конец списка свидетелей просто потому, что пока не выступили, свидетели в зал суда не допускаются, зато после дачи показаний – сколько угодно, а Ирина чувствовала, что чем меньше она будет видеть одухотворенное лицо поэтессы, тем лучше.

Что-то подсказывало ей, что Полина не уйдет, а будет сидеть до последнего, смаковать победу над врагом.

Пока решили все процедурные вопросы, рабочий день подошел к концу. Ирине очень хотелось домой, к семье, да и молоко подходило, но врача надо заслушать сегодня.

Оказавшись на свидетельском месте, дед заявил, что Семен Яковлевич – прекрасный специалист, не только эрудированный, но и дисциплинированный и непьющий, что немаловажно. Он – единственный хирург на район, поэтому в любую секунду должен быть доступен и соображать. Опыта маловато, да, но Фельдман за время работы не сделал ни одной существенной ошибки. В общем, местное население молится на молодого специалиста, и если возможно дать ему условное наказание, то необходимо это сделать не столько из жалости, сколько потому, что работать некому.

– Не знаю прямо, что дальше будет, – развел руками старик, – молодежь в нашу глухомань не едет, а мне помирать пора, в уютном гробике уже лежать, а теперь что я должен делать? Жить, пока он с зоны не откинется, или на каждый аппендицит из могилы вылезать? Так вы уж, товарищи судьи, дайте ему условно. Поверьте, у нас жизнь не многим лучше, чем в лагере.

Старый врач так хорошо отзывался о подсудимом, что Ирина пожалела о своем решении выслушать его в начале. Лучше бы перед прениями, чтобы хорошее впечатление было более свежим.