Сама виновата

Красно-синие будочки, стоявшие рядком в предбаннике между отделом писем и отделом посылок, стояли пустые, и Полина увидела в этом добрый знак. Накормив автомат пятнадцатикопеечной монеткой, она набрала восьмерку. Часто после этого следуют короткие гудки, но сегодня межгород для нее был свободен. Полина набрала код города – снова свободно. Надо же, сама судьба хочет, чтобы она вырвалась из этого душного совка!

Тщательно сверяясь с карточкой, Полина стала набирать номер журналиста, хоть давно знала его наизусть. На последней цифре дело вдруг застопорилось, палец будто застрял в диске и никак не хотел крутить.

Сердце колотилось где-то у горла, и она стояла как последняя дура, пока из трубки не полетели короткие гудки.

Нет, ну что это! Она смелая и решительная девушка, хозяйка своей судьбы!

Полина стала набирать заново, и опять дело застопорилось на последней цифре.

В конце концов она бросила трубку на рычаг и вышла, забыв монету в прорези автомата.

«Ты такая же трусливая дура, как эти бабы в редакции, – прошипела Полина себе под нос, – один шаг тебе осталось сделать, а ты ссышь!»

Она заглянула в сумочку и обнаружила, что сигарет там нет. Видимо, они остались на кухне.

Полина огляделась. Ларьков было не видно, но возле служебного входа на почту курила старуха в синем рабочем халате. Полина поежилась, представив, как ей должно быть холодно, и подошла стрельнуть сигаретку.

Старуха пожал плечами, но протянула ей пачку «Беломора»:

– Не знаю, дочка, осилишь ли такое.

Полина молча вытянула папиросу. Старуха поднесла огоньку. Спичка уютно горела в ее сложенных лодочкой ладонях.

Дым оказался пронзительно-горьким, и Полина закашлялась.

– Говорю ж, больно крепок.

– Мне просто надо успокоиться.

– Ты, дочка, известие какое получила? Умер кто?

Она энергично помотала головой.

– Хорошо. Ну тогда все наладится помаленьку. А пока держись. И гильзу примни, все оно помягче будет.

– Спасибо.

Со второй затяжки дым показался не таким отвратительным, и Полине подумалось, что курение «Беломора» довольно стильно смотрится со стороны.

Нет, не из страха она не может позвонить журналисту. Это она искусственно взвинчивает ситуацию, набивает себе цену, ах, какая молодец, не испугалась КГБ, прорвалась к свободе сквозь их могучий кордон, но времена сейчас гуманные, никто не станет бросать ее в застенки за один звонок иностранному гражданину. Как бы она ни кокетничала сама с собой, этой угрозы не существует. Максимум, как накажут, – это перекроют дорогу к публикациям в СССР, но после смерти старого гада их и так не будет.

Риск минимален, и дело совсем в другом. Для того успеха, который ждет ее за рубежом, ей нужно сделать самую малость: предать свою страну. Ну да-да, она скажет только правду и ничего, кроме правды, и все так и есть – свободу слова душат, талантам затыкают рты, предают забвению за любое слово, расходящееся с линией партии или просто по прихоти влиятельных людей. Она нисколько не погрешит против истины, поведает миру свою настоящую историю, и все равно это будет нехорошо.

Непонятно почему, но нехорошо. Это, наверное, из той же серии необъяснимое чувство, как люди хотят мира, а когда начинается война, все равно идут воевать. Знают, что если никто не пойдет, то и войны не будет, но все равно идут.

Полина затянулась довольно глубоко и поймала на себе одобрительный бабкин взгляд. Подмигнув, та выбросила окурок в урну и скрылась за дверьми почты.

Вдруг раздался грохот, и из водосточной трубы прямо под ноги Полине высыпалась целая груда серого льда.

Совсем скоро наступит весна… Неужели она встретит ее на другой стороне земного шара, если перешагнет этот барьер? Полина усмехнулась. Самой не верится, что у нее в душе есть еще барьеры, которые нужно перешагивать.

Конечно, преодолеет она это досадное препятствие, только это случится не сегодня.

Кто-то оставил в парадном на подоконнике между ее этажом и предыдущим коробку, из которой доносилось слабое мяуканье. Полина заглянула. Там тыкался во все углы серый котенок, совсем маленький, но уже зрячий.

Она поморщилась, потому что не любила кошек. Ничего, по их лестнице живет много народу, обязательно найдется сердобольный человек.

Быстро поднявшись на свой этаж, Полина вошла в квартиру и взглянула на часы. Только восемь вечера, еще не все вернулись с работы, так что точно кто-то возьмет, а если и нет, то она ни в чем не виновата. Пусть совесть мучает тех, кто распихивает котят по чужим парадным, а у нее и без этого есть над чем подумать.

И главная мысль: идти ли в суд?

Вскоре после смерти Пахомова к ней приходил какой-то дальний потомок Чингизхана, представившийся сотрудником уголовного розыска, и выспрашивал насчет дебоша Фельдмана и ее действий по этому поводу.

Что ж, Полина рассказала ему правду, но далеко не всю. В частности, утаила, что Семен оскорблял ее не просто из пьяного куража.