- Ирина Алексеевна, - раздался знакомый голос княгини Снеговой. - Нельзя так реагировать. Смерть - это неотделимая часть жизни. А мы можем исцелять, но никак не воскрешать. Смиритесь с этим. Вы и так сделали все возможное. Вам не в чем себя упрекнуть.
Девушка дернулась, чтобы высвободиться из его объятий. Но он не собирался ее отпускать. Поэтому она развернулась, а он, стоя за ее спиной, продолжил ее обнимать. В конце концов, он практически всесилен в этой стране. Уж высший свет он как-нибудь выстроит - а ее общение с этой клоакой можно свести к минимуму - и пусть себе она лечит людей по-прежнему. Только надо будет охрану усилить.
- Отправляйтесь домой. Вон - молодой человек... ждет... - тут супруга князя Снегова его узнала.
- Добрый вечер, - произнес он, отрицательно качая головой и приказывая этим жестом ей молчать.
- Вам придется объясниться, - холодно сказала княгиня, но вняла безмолвному приказу. И не стала раскрывать его инкогнито.
- Я могу нанести визит завтра? Перед тем, как вы отправитесь на службу?
- Безусловно, - склонила голову целительница. - В семь пятнадцать. Хорошего вам вечера.
И она удалилась.
Хлопок - и он перенес их в его поместье у моря.
- Я что-то сделала не так? - напряженно спросила девушка. Она высвободилась из его объятий, подошла к огромному, во всю стену окну, и уставилась в кромешную темень, пытаясь разглядеть за ней море и небо. - Наталья Николаевна гневалась.
- На меня, как я понял, - улыбнулся он, подходя и обнимая ее. И почему он не принял решения жениться раньше? Мучился почти месяц? Придумывал себе глупости всякие...
- Вы что-то сделали не так? - продолжила между тем выспрашивать Ира.
- Княгиня Снегова переживает за вас, - он легонько поцеловал волосы любимой. - И хочет узнать мои намерения.
- Ваши намерения...
Она обернулась, посмотрела на него, оглядела огромную гостиную его дома. Распахнула глаза, словно просыпаясь. Мысли понеслись вскачь, словно подковами по брусчатке мостовой: неприлично, недостойно, недопустимо... Стыдно. Она с такой легкостью, даже не задумываясь, откинула все нормы поведения, приличия, не раздумывая, оставалась с ним наедине.
И ей было так хорошо, так спокойно, что она даже... мечтала...
Она решительно высвободилась из его объятий.
- Андрей Николаевич, перенесите меня домой, - голос не дрожит, можно себя хоть с этим поздравить...
- Я бы не хотел оставлять вас одну в таком состоянии.
- Мне надо это пережить - вот и все, - холодно сказала она. - Как мне объяснили сегодня, винить мне себя не в чем.
Он тяжело вздохнул.
- Но не обязательно же переживать это в одиночку...
Ирина подняла на него безжизненный взгляд:
- Мне не привыкать.
- Ира, не надо...
- Я хочу остаться одна. Пожалуйста.
- Нет. Вам надо поесть. Я бы рекомендовал выпить коньяку. Потом выйти к морю и покричать. Лучше всего поплакать. И к утру смириться с тем, что вы не всесильны. Это очень больно, по себе знаю. Но одной это пережить... Можно. Но, безусловно, не нужно...
- Да что вы обо всем этом знаете? - прошипела она злобно.
- Может быть, больше, чем мне бы хотелось, - он отошел от нее, открыл шкафчик, достал пузатую бутылку, снял со стойки два бокала, наполнил их. - Я лишился родителей, когда мне было восемнадцать лет. Акция бомбистов. Экипаж так нашпиговали ледовыми бомбами, что хоронить было уже практически некого...
- Я знаю, как действуют подобные бомбы, - бесцветным голосом проговорила она, задрожав. - Радиус поражения до десяти метров. разлетевшиеся осколки прошивают тела попавших под удар, как бумагу... Сфера из переплавленных осколков черного хрусталя... Внутри - зачарованный лед. На уроках в Академии нам рассказывали... И показывали.
Андрей Николаевич решительно сунул ей в руки бокал, выпил свой - и уставился на огонь камина, повернувшись к ней спиной.
- Простите, - она подошла и положила руку ему на плечо. - Я не знала.
- Выпейте коньяк, Ирина. К сожалению, других успокоительных в доме нет. Да я их и не знаю.
- Настойка ледяного мха, - улыбнулась она сквозь слезы. - По капле на год жизни...
- Могу слуг отправить... Вам будет легче, если вы выпьете лекарство?
Он по-прежнему не поворачивался.
Она обошла его - и обняла сама.
- Ирочка, - шептал он, осыпая ее короткими и нежными поцелуями-узнаваниями, поцелуями-вопросами, подглядывая за выражением ее лица из-под длинных ресниц...
А руки уже сами тянулись к ее волосам, которые, как и полагается, были уложены в строгую гладкую прическу. Почему ему всегда казалось, что от такой укладки у нее болит голова?
Она вздохнула - и прижалась к нему. Положила руки ему на плечи.
И легкость поцелуев исчезла, ее сменила неистовство...
Он ее целовал - страстно, жадно, уже не думая ни о чем - и потихоньку отбрасывал шпильку за шпилькой, пока не высвободил косу. Он гладил ее распущенные волосы. И не мог остановиться. Не мог насытиться. Смог только чуть приоткрыть глаза, чтобы посмотреть на нее...
Какая серьезная мордашка! Он не мог не улыбнуться. Она почувствовала эту улыбку на своих губах - и очнулась.
Мучительно покраснела.
Он погладил ее по щеке.