Самая длинная ночь в году

— По состоянию вашего позвоночника могу сказать, что у вас грыжи гроздьями. А в крестцовом отделе — вот здесь — одна из них защемила седалищный нерв. Боль вы чувствуете такую, что шаге на сороковом ложитесь на пол и катаетесь, пытаясь найти позу, в которой отпустит. А ступню, вот здесь, слева, вы уже не чувствуете. И если я могу попытаться понять, как для вас важно станцевать какой-то балет, то понять, по какой причине вы рискуете остаться калекой… Я не могу.

— Что будет, если я дам разрешение на операцию? Через сколько я смогу восстановиться?

— Диагност придет и скажет точно, что у вас с позвоночником. Я не знаю, сколько времени уйдет на восстановление, но речь идет не о неделях. А о нескольких месяцах.

— Можно ли облегчить боль, станцевать — хотя бы премьерные спектакли, а потом лечь на операцию?

— Риск. Но, опять же, надо смотреть на состояние грыжи и позвонков.

— Понимаете… Там, где мы пробиваемся, все очень жестоко. И к боли… можно привыкнуть. А вот к тому, что можно рухнуть с вершины, на которую пробивалась, сколько себя помнишь… Нет.

— То есть если я правильно вас поняла, сейчас наша задача — облегчить ваше состояние и дать возможность станцевать? А потом вы придете на операцию?

— Совершенно верно.

— Послушайте, но если у вас отнимутся ноги… Никаких танцев не будет! Давайте думать, как нам поступить. К тому же у меня есть идея. И, кстати говоря, какие обезболивающие вы принимаете? И есть ли какие-нибудь ограничения в лекарствах?

Мы провозились с прима-балериной Императорского театра до глубокой ночи. Тихонько разводили узкие каналы позвонков, высвобождали нервные окончания, укрепляли сумки грыж, чтобы они дожили до операции и не повредились. И все это консервативно, без операционного вмешательства.

Когда мы закончили, то переглянулись с Натальей Николаевной — обе были мокрые, как будто купались прямо так, в белых одеждах целительниц.

— Завтра надо повторить, — с трудом выговорила я.

— Да… — выдохнула начальница.

Я даже обрадовалась тому, что с утра в субботу буду чем-то занята. Что можно отложить поиски квартиры, и не только… Что есть чем оправдать свое нежелание покидать госпиталь, чтобы решать личные проблемы.

Но Наталья Николаевна просто-напросто выставила меня из госпиталя.

— Гулять! — приказала она мне. — Срочно дышать воздухом! Вы уже неделю наружу не выходили!

Мне не хотелось, но спорить с княгиней Снеговой было бесполезно. Поэтому я решила быстренько сбегать в ближайший книжный магазин. И на этом успокоиться. Заодно будет чем скоротать вечер. Что-то мне подсказывало, что к больным меня не пустят.

Но, как только я перешла дорогу, увидела князя Варейского. Был он… не то чтобы осунувшийся. Просто какой-то другой.

— Ирина Алексеевна, — окликнул он меня. — Здравствуйте. А я вас который день высматриваю. По-моему, это очень раздражает вашу охрану.

— Михаил Олегович, добрый день, — почему-то улыбнулась я.

Странно, но после того, как мы ушли из поместья, где нас захватили в заложники, живыми, я не чувствовала в отношении князя Варейского ни гнева, ни злости. Может быть, виновато его сердце, что вернуло мне Дар?..

— Вы могли бы уделить мне несколько минут? — Он с подозрением посмотрел на меня — видимо, то, что я не шиплю как змея и не отскакиваю в сторону, показалось ему странным.

— Отчего нет… Только давайте отправимся куда-нибудь — и выпьем чаю. Холодно.

— А… репортеры?

— Поздно, любезный князь. Вы уже подошли ко мне, теперь напишут что угодно. И уже без разницы — виновны вы или нет.

— А вы изменились, — посмотрел он на меня внимательно.

— Да, я изменилась. — На миг кольнуло сердце. — Но это, как я понимаю, к делу не относится. Не переживайте — приставленная ко мне охрана подтвердит ваше приличное поведение.

Мы зашли в милую кондитерскую неподалеку. Уселись за столик. Сделали заказ.

— А почему не кофе? Утро ведь?

— Не люблю, — призналась я. — Да и не действует он на меня бодряще.

Девушка накрыла на столик, стрельнула глазами в молодого красавца-князя, потом, с явно читающимся недоумением, мазнула взглядом по мне. Мне стало смешно. Князь нахмурился.

— Я пришел, чтобы извиниться, — негромко начал Варейский. — Я и так непростительно долго тянул с этим.

— За что именно вы хотите извиниться?

— Как с вами тяжело…

— Если вы хотите извиниться за то, что похитили невесту Великого князя Радомирова и подвергли ее жизнь опасности, то ваше сожаление оставьте при себе, — сказала я тихо — и сама не ожидала, как злобно это прозвучит.

— А если не только?

— А если не только, — тяжело вздохнула я, — то вам придется научиться слышать других людей. Не только себя, князя Радомирова или наследника.

— Мне все чаще приходит в голову мысль о том, что выжил я зря, — пробормотал он. — Сначала этот долг жизни вам. Как он меня гнетет, вы не представляете. Потом князь Радомиров, ваш супруг, который унизил, отказавшись вызвать меня на дуэль. Это такое унижение! Зачем мне такая жизнь…