Самая долгая ночь

Ковбой потер руками джинсы, плечи напряглись. Похоже, он огорчился из-за ее дурацких вопросов. Нэт уже понимала, что, заговорив на эту тему, допустила большую ошибку.

– Не знаю, что и сказать, – наконец выдавил из себя Эсром.

– Ладно, вздор, – быстро попыталась отмотать ситуацию назад Нэт. – Не волнуйся так…

– Мне нравится общаться с тобой, – признался Эсром. – Быть рядом…

Он замялся, перевел дух и продолжил:

– Понимаешь, мне кажется, что люди очень часто ведут себя нечестно по отношению друг к другу, но в нашем случае… Мы можем относиться друг к другу настолько внимательно, насколько это позволительно, быть добрыми и заботливыми… Да, мне кажется, что ты прекрасна, словно… не знаю, словно из сказки. – Лицо его побледнело. – Я полный придурок.

Никогда раньше Эсром не произносил столь грубых слов. Она тихонько хихикнула, хотя на самом деле хотелось расплакаться.

– Нет, вовсе не придурок, – возразила она.

Нэт смотрела на его по-своему красивое лицо, осознавая всю глубину привязанности к этому человеку. Она попыталась прочитать самой себе адаптированную версию проповеди на тему «Мы ни у кого ничего не отобрали, добрые поступки только умножают добро». Не тут-то было! Утром Нэт не смогла убедить Патрицию, теперь ей не удалось убедить себя. Она задала вопрос, он ответил, и теперь все разрушено – сделанного не воротишь.

– Эсром! Я думаю, ты очень хороший человек, – начала она, с трудом подбирая слова.

Как только прозвучала эта фраза, ковбой поднял голову:

– Не волнуйтесь. Я уезжаю…

– Нет. Я не то хотела сказать…

– Я понял, что вы хотели сказать. Вы правы. Не стоило заходить так далеко. Не нужно ездить по вашей улице. Эгоизм чистой воды с моей стороны. У вас могут быть неприятности, и куда более серьезные, чем у меня. Ваш… – Эсром запнулся. – Ваш муж скоро вернется. И ему уж точно не понравится, что я здесь ошиваюсь.

В окне Эдны Джеральдс мелькнул серебристый полумесяц света. Нэт резко развернулась и пригнулась к машине, надеясь, что в темноте ее не заметят или как минимум не узнают.

– Попрощайтесь за меня с девочками, – попросил ковбой. – Не хочется, чтобы они подумали, будто я о них забыл.

– Эх, девочки будут по вам скучать, – вздохнула Нэт.

– Завтра я заеду за машиной, – предупредил Эсром.

Ему тяжело дались эти простые слова, но он засунул свое горе куда подальше и с напускной деловитостью заговорил о текущих вопросах:

– Не волнуйтесь. Я обо всем позабочусь. Вы сможете забрать из автомастерской свой автомобиль?

Меньше всего Нэт интересовала сейчас ставшая вдруг ненужной груда железа, но она сухо ответила:

– Конечно смогу.

– Сначала позвоните, чтобы уточнить, отремонтирован ли он.

Женщина стояла, держась за живот, и всеми силами пыталась спрятать поглубже горечь и печаль и не выплеснуть наружу злость по отношению к Джинни и Патриции, любопытным соседкам и, как бы ни казалось нечестным, Полу. Ее так и подмывало попросить Эсрома, чтобы он не прекращал своих ночных вояжей вокруг ее дома. Ей просто жизненно необходимо слышать сквозь сон тихий шелест шин за окнами, знать, что кто-то думает о ней. «Пожалуйста, – мысленно взывала она. – Не бросай… Хотя бы еще чуть-чуть, а не то я стану ужасно одинокой и всех возненавижу». Однако вслух Нэт не сказала ни слова. Это слишком неприличная просьба. Неприлично быть одинокой. И очень неприлично тосковать по несбывшейся мечте. Даже если ты вполне порядочная женщина, сидишь дома, любишь детей и мужа (а она любила мужа), люди все равно пронюхают что-нибудь, обязательно найдут некую зацепку. Сколько Нэт себя помнила, на нее всегда указывали пальцем, злобно шипя: «Она недовольна жизнью». И не было от этого никакого спасения. И ощущение липкой мерзости гораздо хуже того, что она могла бы на самом деле совершить.

– Не верится, что вы родите и я вас больше не увижу, – продолжал тем временем Эсром. – Если понадобится помощь, если возникнет какая-нибудь трудность, знайте: вы всегда можете на меня рассчитывать. Мне следовало быть осторожнее. Я никогда не относился к вам как к сестре…

Пол

Пол как раз сидел в солдатской столовой, сгорбившись над миской горохового супа, когда вошла делегация, состоящая из американских конгрессменов и двух датских высокопоставленных чиновников. Они брели за подполковником, который выступал в качестве гида. В одинаковых комплектах – куртках, перчатках и завязанных под подбородком шапках– ушанках – они были почти неотличимы друг от друга. Мастер-сержант Ричардс, впрочем, выделялся на общем фоне: во-первых, он был выше других, а во-вторых, стоял как гвоздь, вытянув руки по швам, словно ему их привязали.

Разумеется, не прошло и пары минут, как делегация добралась до стола, за которым сидел Пол. Ему пришлось вместе с остальными встать и отдать честь. Подполковник перекинулся парой слов с гостями и обратился к Полу.

– Вот еще один ядерщик, – заявил офицер, энергично выталкивая вперед упирающегося Ричардса, как привередливую невесту перед свиданием.

Пол и Митч стояли друг перед другом, и оба испытывали тягостную неловкость.

– Здравствуйте, мастер-сержант, – первым пришел в себя Пол.