Самая короткая ночь

М а с т е р. Ишь ты! Тоже надо будет учесть. (Олегу) Поможешь освоиться.

О л е г. Других, что ли, нет? Не умею я это…

М а с т е р. Ничего, ничего. На первое время. Вроде испытательного срока. А ты свое дело знаешь. (Марийке) Его зовут Олег. Будьте знакомы. (Ушел.)

О л е г (в сторону). Не было печали…

М а р и й к а (услышав это). Не беспокойтесь, со мной вам хлопот не будет. Я сообразительная.

О л е г (усмехнулся). Насчет чего?

М а р и й к а (с вызовом). Насчет техники! А ты чего подумал? Подумал: уж если девчонка, то тряпичница? В куклы играет? Смотрите какой патриарх!

О л е г. Чего?

М а р и й к а. Ничего! Тебе что начальник сказал? Вот и учи меня работать! Объясняй, показывай! (Схватила первое что попалось под руку.) Что это?

О л е г (опять усмехнулся). Обычная болванка.

М а р и й к а (вспыхнув). От обычного слышу! (Швырнула болванку.)

Входит  м а с т е р.

М а с т е р. Ты чего это болванками кидаешься?

О л е г (поднял ее с пола). Случайно, Иван Авдеич. Просто из рук у нее выскочила.

М а с т е р. Приступил к обязанностям?

Олег пожал плечами.

(Взглянув на Марийку) Ну и как?

Марийка тоже пожала плечами.

О л е г. Ничего. Кажется, сообразительная…

Погасло воспоминание. Марийка пишет письмо.

«Теперь я уже кое-что знаю. Научилась отличать сталь от железа по искре. На учителя своего не жалуюсь, человек он толковый, пятого разряда и вообще на все руки мастер, хотя немножко тюфяк. На завод я хожу к восьми утра, иду в сплошной толпе, как в демонстрации, и настроение всегда хорошее, потому что чувствую себя не посторонней, а такой же, как все…»

Всплыло еще одно Марийкино воспоминание: непрерывным потоком идут к заводской проходной люди, и быть в этом потоке, ощущать себя частицей его — разве это не замечательно? Почему-то хочется негромко петь старые революционные песни. Но можно ли испытывать какие-то высокие и гордые чувства, если ты не идешь в этом живом утреннем потоке рабочего класса, а скачешь на одной ноге, потому что у тебя как назло сломался каблук? Виновато улыбаясь, Марийка добирается до скамейки, садится на нее и, пряча разутую ногу, пытается как-то приладить каблук. Подходит  О л е г.

О л е г. Авария, что ли?

М а р и й к а. Да ну их! Бракоделы!

О л е г. Давай погляжу.

М а р и й к а. Еще опоздаешь, уже без десяти минут…

О л е г. А ты? (Он взял туфельку и держит ее в руках, словно она стеклянная, из сказки о Золушке.) Смехота… (Подобрав с земли камень, принялся прилаживать каблук.)

М а р и й к а (следя за ним). Починишь?

О л е г. А чего тут…

М а р и й к а. Все ты умеешь, смотрю…

О л е г. Чепуха…

М а р и й к а. А у нас дома одни женщины теперь. Пробки перегорят — и то к соседям бегу.

О л е г. Пробки — это раз плюнуть.

М а р и й к а. Не только пробки. Плохо, когда дома одни женщины.

О л е г. Порядок, готово.

М а р и й к а. Уже?

О л е г. До завтра продержится, а там я его просверлю и поставлю на шпонку — век будет стоять. (Встав на колени, он собирается надеть туфельку на ногу Марийке.)

М а р и й к а (подобрав ноги). Это еще зачем? Новости какие!

О л е г (поставил туфельку перед ней, сам встал с колен). Как хочешь.

М а р и й к а. Надевай, пожалуйста, подумаешь! Только побыстрей.

О л е г. Успеем. (Надевает ей туфельку. Вдруг — изумленно) Вот так нога у тебя! Смех один!

М а р и й к а (кокетливо). Что, правда, маленькая ножка?

О л е г. Тридцать четвертый, не больше!

М а р и й к а. Настоящий сапожник!

О л е г. А что? Не так разве?

М а р и й к а. Все так, все. Спасибо за каблук. Бежим!

Затемнение. И снова Марийка пишет письмо, забравшись с ногами на стул, одна в комнате. Входит  Л ю д в и г а  Л е о п о л ь д о в н а. У нее завязано горло, и говорит она сипло, поминутно откашливаясь.