Самая лучшая сказка Леонида Филатова

Люди на Таганке были с самого начала поставлены в безвыходное положение. Не за чужие деньги они там убивались, им действительно деваться было некуда: Любимова лишили гражданства, Эфроса назначили, театр реально погиб… во всяком случае, в прежнем свое виде. И мне тогда казалось, что я прав, прав стопроцентно! Это было такое слепое упоение собственной правотой! Потому что я не подумал хотя бы на один шаг вперед: а если Эфрос умрет? А он умер. А потом вернулся Любимов – такой, какой вернулся. И где вся моя правота?..»

Возглавив «Таганку», Анатолий Васильевич прежде всего взялся за репертуар. Освежать (или освежевывать?) афишу и параллельно реанимировать прежние любимовские работы.

Cама идея – обязательно сохранить спектакли Юрия Любимова – на первый взгляд, была благородна. Но с некоторым музейным «привкусом» и болезненным покашливанием, вызываемым неистребимой пылью старых кулис. Некоторые спектакли было позволено восстановить, остальные, как водится, отправить в «запасники». Фетишизация еще никогда и никого до добра не доводила. Даром, что ли, там присутствует такое слово, как «шиза»?.. Даже верная спутница Эфроса по жизни, замечательный критик Наталья Крымова была вынуждена признать, что театра не было – были спектакли.

Новая постановка «У войны не женское лицо» стала натужным приближением к васильевским «А зори здесь тихие…», «Мизантроп» – слабым отражением «Тартюфа», «Полтора квадратных метра» по повести Бориса Можаева и в подметки не годились прежнему, «трижды непропущенному» спектаклю «Живой» по роману все того же Бориса Андреевича… Как уверял сын Эфроса, театральный художник Дмитрий Крымов, отцу пришлось уговаривать актеров возобновить «Дом на набережной». А они просто саботировали благородный замысел нового главного режиссера. Может быть.

По просьбе руководителей югославского фестиваля БИТЕФ, пояснял Анатолий Васильевич, мы восстановили «Вишневый сад». Но уже без Высоцкого. Его роль – купца Лопахина – исполнил актер Дьяченко. Не было Высоцкого. Зато, уверял Эфрос, в спектакле теперь меньше балагурства и, хочется надеяться, больше глубины.

Потом Анатолий Эфрос согласился возобновить «Мастера и Маргариту», хотя прежняя постановка была ему не по душе. «Парламентеру» от театра Валерию Золотухину он так и сказал: «Пусть восстанавливают, если хотят, но доведи до сведения труппы, что спектакль мне – по искусству – не нравится». Но из уважения… Только коли прежде фантазия неуемных театральных придумщиков Любимова и Боровского поражала, как красивая обнаженная спина Нины Шацкой, то в новом прочтении, хотя спина по-прежнему оставалась прекрасной, но она уже не спасала. Булгаковская трагедия была сведена к комиксу, фарсу. Получилось представление, своего рода мрачная предтеча «Маски-шоу».

Эфрос неоднократно предлагал Филатову новые роли. «Причем так настойчиво. Можно сказать, настырно, – раздраженно вспоминал актер. – Он говорил: Лень, ты мне скажи, ты будешь работать или не будешь? А я как бы так шлялся по театру…»

Сославшись на предельную занятость в киносъемках, он наотрез отказался репетировать напополам с Валерием Золотухиным роль Васьки Пепла в классической горьковской пьесе «На дне». Даже находил подходящие аргументы. Поймите, Анатолий Васильевич, убеждал Филатов, у нас в театре никогда не было «вторых составов». Потом взывал к авторитету Михаила Афанасьевича Булгакова с его бессмертной «осетриной не первой свежести». Не помогало.

Актеры, которые участвовали-таки в дебютном спектакле нового главного режиссера, и впрямь чувствовали себя на сцене погано, как на самом что ни на есть дне жизни. Зато газета «Правда», само собой, высоко оценила спектакль: «Смело и мощно». Профсоюзный «Труд», не утруждая себя изысками, беззастенчиво процитировал Горького, озаглавив свою рецензию – «Человек – это звучит гордо!». Более либеральная «Литературная газета» высказалась чуточку скромнее: «Постановка созвучна и театру, и самому режиссеру…» Московский корреспондент газеты американских коммунистов «Дейли уорлд» Майкл Давидов проницательно узрел в эфросовской трактовке иной, по его мнению, более выпуклый подтекст: «Когда я смотрел пьесу «На дне», то словно видел тех угнетенных и униженных, которые заполняют сегодня улицы США. От этого спектакля я вынес и ощущение той большой правды, которая объединяет «дно» Российской империи с нынешними бездомными периода правления Рейгана…» No comments, товарищ Давидов. Нет слов.