Самая лучшая жена

Буря сразу накинулась на них, будто ждала. Словно мало ей прячущегося от разгула стихии зверья и ведьм, вершащих свои черные дела в такие ночи.

Рин шагал по лесу, то и дело освещаемому вспышками молний, морщился от порывов ветра, бросающего в лицо пригоршнями ледяную воду и бдительно следил за хрупкой фигуркой жены, упрямо бредущей сквозь ненастье.

Он знал, что Лита сейчас не только противостоит буре, но и читает заговор, завязывая узлы на крепкой шелковой веревке.

— Чем она тоньше и прочнее тем лучше, — делилась целительница, — больше узлов получится. А на каждый узелочек я заветное слово нашепчу. Ладно выйдет.

— Почти пришли! — прокричал Валмир, обернувшись, и, словно отвечая ему, громыхнуло особенно оглушительно.

— На сто ночей Рябиновых лишь одна Воробьиная, — вспомнилась одна из ариминых сказок, на которые мачеха была большая мастерица.

— В такие ночи рябина поспевает, чем сильнее грохочет в гневе могучий Хротгар, разгоняя нечисть, тем лучше урожай, — уверяла она маленьких племянников.

— Русалки в такие ночи свадьбы устраивают, выходят замуж они за тех несчастных, которых защекотали и увели к себе под воду, — замогильным голосом тянула Арима, а Рин и Ирати боязливо поджимали ноги, чтобы никто не выскочил из-под кровати и не утащил их в темный изломанный бурей лес.

— Еще старики бают, что в Воробьиную ночь любой ворожить может. Дескать если поймать летучую мышь да закопать ее в муравейник вместе с вещью человека, которого хотят приворожить, то будет по их желанию. Только доедят мураши мышку, тут же влюбится заклятый. До смерти! — Арима сверкала глазами, наслаждаясь испугом, написанным на детских личиках. — Зря ты не веришь, Валмир, — стращала она повзрослевшего пасынка. — Ты парень видный, уже сейчас на тебя девки засматриваются. Кстати, отвороты тоже в эту ночь делают. Нарекают жабу именем разлучницы и суют в муравьиную кучу. Тает тело лягушечье, с каждым днем все меньше делается, так и отношения влюбленных на нет сходят.

— Сдается мне, матушка, что вы все выдумываете, — сказал тогда Рин. — Больно уж у вас все эти безобразия между собой похожи.

— Может и так, — не стала спорить Арима. — А хотите, дети, я расскажу, почему летние грозовые ночи называют Воробьиными? — Всем известно, что воробей — птица проклятая, — дождавшись согласных кивков, начала она. — Даже шага ступить по земле ему не дано. Связала Великая Мать ноги предателя конопляным вервием за то, что указал демонам место, где прятался раненый Хротгар, пока Саннива, Тунор и Идверд искали любимого родича. С тех самых пор птицы-предатели могут только прыгать и летать. А в такие ночи, когда светло как днем от вспышек молний, просыпаются они, вылетают из своих гнезд и погибают…

— Проснись, блаженный, — окрик брата вернул Аэрина в дождливую ночь. — Дошли!

— Сам такой! — огрызнулся Рин, сердито отталкивая Вала.

— Тихо вы, — остановил зарождающуюся перепалку звонкий голосок Литы. — Мешаете.

Мужчины замолкни, предварительно обменявшись многообещающими взглядами.

Убедившись, что горячие сардарские парни угомонились, Лита принялась ходить вокруг орехового куста.

— Как вода — водичка потекла по личику,

Не слезами солеными, не каплями мореными,

А ручьем проливалась, в росу превращалась,

Корешки и стебли окропляла, силу набирала,

чтобы цвет поднялся — Лите доставался, — напевала она.

Трижды обходила она вокруг лещины, трижды повторяла заветные слова, потом, поклонившись низко, принялась руками копать неглубокую ямку у корней лесного ореха, а, выкопав, вложила в нее веревку с узлами. Постояла, будто прислушиваясь к чему-то, а потом заровняла борозду и хлопнула в ладоши.

Ни разу в жизни не видели братья этакого чуда. Повинуясь знаку маленькой аданки, на внутренней стороне листьев лещины рядом с пазухами, в которых вызревают орехи, появились крупные опалесцирующие бутоны. Дрогнув, они тут же принялись расти. На то чтобы им распуститься потребовалось едва ли больше минуты.

И отдалилась, исчезла грозовая ночь. Стих ветер. Светло стало под куполом, сплетенным из гибких ореховых ветвей, украшенным сияющими звездами волшебных цветов.

Лита подняла сложенные лодочкой ладони, и лещина уронила в них сказку, чудо, небылицу, то, чего и на свете не бывает — свои дивные цветы.

— Крупные какие, — нарушил благоговейную тишину смутно знакомый голос, и рядом с аданкой появилась лешачиха.

Тут же снова громыхнуло, а потом еще раз пуще прежнего, и оказалось, что ночь и буря никуда не делись. Ветер по-прежнему завывал, раскачивались кроны деревьев, и лило как из ведра.

— Сильный в тебе дар, — лесная хозяйка одобрительно покосилась на Мелиту. — Умница, далеко пойдешь.

— Спасибо, матушка, на добром слове, — откликнулась целительница. — А тебе не надо ли?.. — она доверчиво протянула лешачихе ладони, наполненные светящимися цветами.

— Благодарствую, милая, — величественно кивнула та, и вдруг совсем по-девчоночьи хихикнула. — Давай уж без церемоний, мелкая. Я не такая важная как ваши аданские лесовики. Не нужно мне цветов, солить их что ли?