Самая мерзкая часть тела

Улыбка, взгляд — все было правильным, все обещало понимание. Контакт и зажиганье. Но каждый раз не с той оказывался. Никакой тебе эстетики и красоты в берлоге холостяцкой. Одна лишь физкультура.

Спасибо, люди помогли. Не бросили. Коллектив. Спаянный, женский. Невзлюбил, не принял Валерию Николаевну Додд.

С самого первого дня отнесся настороженно, а год прошел, и только одного желал — исторгнуть, избавиться, забыть. Анюта-машинистка, как и положено правофланговой, барабанщице, первой забила тревогу. Глаз у нее наметанный, опыт побольше, чем у всего отдела "социально-бытовых проблем", а нюх собачий. Мгновенно сообразила, отчего на рыле мыло. А брови Олега Анатольевича так и сигают через переносицу. Котяра, с рук ест и тут же бочком пристраивается к чужой лодыжке.

Беда.

Но что гораздо хуже — коллеги из сердца вырвали. Корреспонденты и младшие редактора, имевшие, в отличие от Ани из приемной, с товарищем Курбатовым контакты сугубо производственного характера. Красивые, хорошие, тоже из списков вычеркнули. Все, дружно, разом ополчились на веселую Валеру. Увы, даже высшее образование не выручает, когда вдруг выясняется такое. С приходом длинноногой выдерги единственным местом в телерадиокомитете, где мужчина может кофе угоститься или «ТУ» стрельнуть, оказалась редакция программ для учащейся молодежи и юношества.

И уж совсем грустно, что подвела черту, поставила точку в деле Додд В.Н. ее наставница и покровительница, мамаша многодетная, Кира Венедиктовна Мирская. Додумалась! Единственный, быть может, за всю историю южносибирского телерадиовещания звездный шанс кому был отдан? Предоставлен? Валерке. Смазливой уличной шалаболке. Ни диплома, ни опыта, без года неделя воду кипятит за Кириной спиной, и вот уже, пожалуйста, ведущая. И не "Сельского часа" или "На стройках пятилетки", нет, самой главной передачи сезона, да что сезона, года, века — "Студия Диско".

Прикончить тварь. Нож в сердце ей и пулю в лоб.

А, впрочем, отпечатков пальцев нет. Ни слез, ни капель крови. Даже графологическую экспертизу не сделаешь. На пишмашинке отпечатано письмо, пришло обычной почтой, штемпель круглый, бумага белая стандартного формата, сама расправилась на сгибах и в папочку. В зеленую, что на столе у товарища Курбатова. Под первоклассный дерматин с золотом буковок "Участнику XXII областной конференции". Лежит в тепле и даже не шуршит, ждет, когда же, наконец, мелькнет на том конце глухого коридора знакомый свитерок и синие джинсы.

Есть. Прибыла.

— Алло, Валерия Николаевна… здравствуйте, да… да… пожалуйста, ко мне зайдите… жду…

Жирное солнце пялилось в окно кабинета. Всей жаркой мордой норовило влезть. Свое, не подведет. Из-за плеча выглядывает. Ты видишь собеседника, а он тебя нет. Весна!

— Доброе утро!

— Доброе, доброе… Валерия Николаевна… прошу, прошу…

Муха снялась с плафона настольной лампы, села на желтый линолеум и вышла. Не крылышками, а ножками рисуя. Удалилась из кабинета скорым шагом. Утекла в узкую щелку между полом и дверью. Деликатная какая. Олег Анатольевич никогда таким не был.

Он всегда был шумным и назойливым. Но в юности это ему помогало, большому, мягкому, в родинках и ямочках. А еще стишки. Ну да.

Телеграмма уж готова,

Ни одной в ней запятой,

В ней всего четыре слова,

Мама я хочу домой.

Студентом филфака он глаза не прятал. Наоборот, светился посаженными близко, лучился махонькими. И пропадал в походах, лыжных и пеших. Жил в Поднебесных Зубьях, у синих костров, где белая крупа на ветках и черный чай в алюминиевой кружке.

Милая моя, солнышко лесное,

Где, в каких краях, встретишься со мною?

Тренькал на семиструнной. Не расставался с инструментом, и потому в его большом двуспальном стеганом мешке иной раз пахло ландышами. Весенним девичьим теплом. Одна беда: даже когда все разрешали, где его петушок зерно клевал — Олег мог только гадать. Действительно в святая святых допущен был, а может быть, всего лишь между коленок или в кулачок?

В общем, слышимость была, а видимости никакой и перспективы. Лишь собственные бедра шире плеч и брюки пятьдесят четвертого размера.

Но не сломался. Принял верное решенье, и сразу, тут же, попер один верняк. Полтора года покантовался без ласки и любви в отделе спортивных передач, а потом свои же, институтские позвали, и ушел в райком.

Вот уже где бесцеремонность и горлопанство на крыльях понесли. Отцвел анапест, как экзема. И красота цельномолочная открылась вместе с уставом ВЛКСМ. Не нужно помнить рифмы и аккорды. Не то чтобы гармония, не обязательна простая связь слов в предложении. Лишь бы четко, решительно и в точку. Подняли руки, и резолюция прошла.

А дальше — демократический централизм. Инструктору положены секретари первичек, а завотделом — уже инструктора. Чем шире и краснее галстук, тем просто больше преданности, обожания, и равномернее сопенье перед коротким выстрелом в упор. Всегда в десятку и только боевыми.