Самая настоящая Золушка

То немногое во мне, что еще способно рационально мыслить, подсказывает, что, если мы сойдемся ближе, мне будет тяжело сдержаться. А я почти с равной силой хочу и обнять ее, и… убить.

Глава тридцать восьмая: Катя

Пока я спускаюсь по лестнице, стараясь как-то справиться с головокружением, единственная связная мысль в моей голове — возможно ли расшибить лбом каменную стену если очень-очень стараться?

Мой потерянный молчаливый Кирилл просто не дает мне шанса. Кажется, даже если я умру перед ним — он просто переступит и пойдет дальше. И ему не нужна ни моя поддержка, ни помощь. Ему никто не нужен, кроме корабликов, которые в огромном множестве стоят на полках в его кабинете, и которые нельзя трогать, потому что каждый из них — произведение искусства, единичный экземпляр, почти подлинная копия какого-то старинного фрегата или корвета.

А я — не коллекционный рукотворный кораблик.

Я просто женщина, которая его раздражает.

Но когда до конца лестницы остается всего пара ступеней, я вдруг чувствую непреодолимое желание снова подняться на второй этаж. Это как будто липкая паутина, которая растянулась до определенного максимума длинны, а теперь обратно притягивает свою добычу, и как бы я ни сопротивлялась, уговаривая себя не поддаваться ненужному импульсу, тело решает само. Я почти не понимаю, как разворачиваюсь, как скидываю неудобные туфли, как босыми пятками колочу по дорогому ковровому покрытию.

И снова не дохожу до конца.

Останавливаюсь чуть выше, опять разворачиваюсь, смотрю вниз.

Что-то здесь словно мой личный Перевал Дятлова — аномальная зона, внутри которой, как крестраж из фильма о маленьком волшебнике, хранится что-то важное.

Еще один кусочек пазла?

Не задумываясь о том, как выгляжу со стороны, хожу туда-сюда, прислушиваясь к ощущениям, ловя любые подсказки, которые подбрасывает мозг. Интуитивно понимаю, что чего-то не хватает, но чего?

— Ты еще тут? — слышу сухой голос Кирилла и от неожиданности вскидываю голову. — Я не хочу, чтобы ты приходила… в ближайшее время. Позже с тобой свяжется адвокат.

Он стоит выше меня, даже приходится задрать голову, и это стоит мне укола в ту часть затылка, которая до сих пор побаливает от удара.

Кажется, я оступаюсь, сбитая с ног приступом резкой головной боли.

Нога сползает вниз, скользит, словно по льду.

Если не произойдет чуда, я обязательно упаду, кубарем скачусь вниз. Снова. Опять.

— Катя! — Кирилл где-то там и пытается меня задержать, выбрасывая вперед руку.

На мгновение наши пальцы соприкасаются и это похоже на удар током, под действием которого оживает какой-то спящий элемент моей памяти. Там скрипят заржавевшие шестеренки, наращивая темп, работают поршни.

Я помню этот момент, отчетливо, ясно, без проплешин.

Доля секунды, которая растягивается в несколько решающих минут.

Что-то выгнало меня на эту лестницу. Я плакала и хотела больше никогда не возвращаться в этот дом. Что-то… странное. Я даже чувствую это пальцами: металлический, нагретый моей ладонью продолговатый предмет. Пара кнопок. Динамик?

Кирилл тогда побежал за мной. Он пытался спросить, что происходит, но я затыкала уши громко, срывая глотку, орала дурацкую детскую песенку. Что-то про львенка и черепаху.

Кирилл поймал меня за руку.

Я вырвалась.

Я сказала, что мне противны его касания.

Что я лучше срежу кожу до мяса, чем буду жить с чудовищем.

Он попытался снова, потом его глаза стали такими… испуганными. Как будто Кирилл увидел то, что должно было произойти и понял, что не сможет это предотвратить.

И я упала куда-то в черноту.

— Катя! — Настоящее так быстро смешивается с прошлым, что я очень хорошо чувствую себя в момент падения. Болезненно, как свежий солнечный ожог, чувствую собственное нежелание его прикосновений. — Тебе плохо?!

Он зачем-то орет мне в лицо, жмурится и часто моргает, но смотрит на меня.

А пока я не могу ничего ответить, хватает на руки, усаживаясь тут же на лестнице, вдавливая меня в свою грудь, словно давно потерянную и чудом найденную часть себя самого.

— Ты не толкал меня, — как чумная, шепчу я. — Ты хотел не дать мне упасть.

— Я очень испугался, — путаясь пальцами в моих волосах, говорит Кирилл. Что-то привело в действие и его внутренний механизм, потому что взамен молчаливого угрюмого манекена я получаю бесконечный поток слов, в которых нет места ни запятым, ни точкам. — Прости, Золушка, я должен был не дать тебе уйти, не дать тебе упасть. Я не знаю, почему так напугал тебя. Я не понимаю, что случилось, но я ненавижу собственные руки за то, что они оказались бесполезны в тот единственный момент моей жизни, когда были действительно нужны.

Мне почти не важно, что он говорит, потому что куда значимее то, что я могу ему верить. Снова. Он не толкал меня. Он пытался уберечь меня от падения.

Это такое облегчение, что хочется плакать. Я сдерживаюсь, как могу, но слезы текут по щекам как будто другая «я» решила, что сейчас самое время выдать месячную норму жидкой соли. Кирилл отодвигает меня назад, встряхивает, когда я пытаюсь снова к нему прилипнуть.