Самая настоящая Золушка

На экране имя чертовой журналистки, так что приходится отодвинуться, чтобы Катя случайно не увидела то, что может ее огорчить. Пытаясь включить в мозаику новые факты, рассказанные женой, начинаю видеть всю эту историю в еще более интересном ракурсе.

Я слишком хорошо прятал «грязные деньги», чтобы какая-то не самая въедливая журналистка, которая сколотила карьеру на сортирных скандалах, вдруг втерлась в доверие игроков Высшей Лиги. В таких кругах не принято сливать информацию даже о самых ненавистных конкурентах, потому что тех, кто отбился от стада, клеймят «кормом» и рвут на куски без жалости. Если, конечно, раньше этого не сделают мастодонты, которые используют все наши подставные фонды, чтобы отмывать деньги от продажи того, о чем не принято говорить вслух даже наедине с собой.

Я сбрасываю звонок, но сука Витковская набирает снова. И так несколько раз подряд, буквально вынуждая выключить звук, потому что у Кати снова волнение на лице, хоть она и пытается скрыть его за улыбкой.

Неужели я мог спутать ее с кем-то в кафе? Но ведь она сказала, что это — она. Хоть это и чертов каламбур, от которого у микросхем моего мозга появляются громко орущие о пощаде рты.

Или она тоже — часть плана?

Главная фигура в игре по сведению с ума и так конченного психа?

Глава сорок вторая: Кирилл

Уже ночью, когда Катя засыпает после успокоительного чая, который по особому рецепту готовит моя домработница, а на часах уже около полуночи, я набираю номер Витковской. Она отвечает сразу, как будто все это время просидела с телефоном в руке и знала, что я позвоню даже посреди ночи.

Конечно, сука знала.

Потому что держит меня за яйца, хоть и делает это очень неумело.

Если бы я был таким, как мой отец, то давно решил эту проблему вполне известным способом, но я никогда не хотел быть похожим на этого человека, и в некоторой степени только благодаря моей детской обиде журналистка с длинным носом до сих пор жива. Никак не из моего страха быть разоблаченным или человеколюбия.

— Неделя давно прошла! — вместо ответа истерично верещит в трубку Витковская и я, морщась, отодвигаю телефон от уха на расстояние вытянутой руки. — Ты понимаешь, что мое терпение уже давно иссякло? Я начинаю думать, что ты не хочешь решать проблему мирным путем!

Она так орет, что слышно, наверное, даже за дверью.

Интересно, почему меня, эмоционального импотента, считают уродом и дегенератом, а тупую бабу, орущую на меня так, словно я ее законный муж — нормальной?

— Рот закрой, — говорю спокойно, когда в ее бессвязном потоке, который даже не пытаюсь понять, образовывается пауза. — Еще раз скажешь что-то громко или мне покажется, что это громко — я перестану играть в хорошего мужика.

— В хорошего мужика, который не хочет в тюрьму за финансовые махинации? — язвит она.

— Ты записываешь? — Глупый вопрос, конечно она записывает. Но я хочу, чтобы и она понимала — все ее фокусы и уловки я просчитал на ход вперед. Жаль, что не больше, но теперь я обязательно подумаю над этим вплотную. — Я просил мне не названивать.

— Ты знаешь, что моя информация может стоить тебе не только состояния, но и свободы.

— У тебя всегда есть «какая-то информация». — Тянусь за сигаретой, закуриваю, хоть обычно стараюсь не делать этого в доме. Но уже похуй, каким-то образом суке Витковской удалось задеть меня за живое. — Надеюсь, что-то новое? Я просил подавать к завтраку суточных младенцев?

Она издает громкий театральный вдох.

— Слушай, Ростов, на твоем месте я бы не добавляла проблем к тем, которые уже есть.

— На твоем месте я бы забыл этот номер. — Дым приятно плещется в легких, успокаивает и беззубым ртом нашептывает, что пора бы прекращать носиться с детскими обидами и начать решать проблемы пропорционально их важности.

Я должен защитить Катю от всей этой грязи.

И от правды, которая ее убьет.

А вместе с ней камнем на дно пойду и я, только добровольно и осознанно.

Хоть только сейчас мне вдруг по-настоящему стало хотеться жить.

— Я не буду с тобой разговаривать по телефону. — Я выпускаю струйку дыма прямо в динамик, представляя, что это — нос поганой журналистки. Я бы с удовольствием срезал с него кончик, а потом нашинковал весь, пласт за пластом, пока лицо Витковской не превратиться в безносую маску.

— А я больше не буду звонить! — снова орет она, и на этот раз я спокойно кладу трубку.

Все-таки пора сделать то, что «пора» было уже после первой попытки шантажа. Всего один звонок, но на этот случай у меня спрятан другой номер телефона, который я использую только в самых крайних случаях. Точнее, использовал всего пару раз и постоянно испытывал противное чувство вины, как будто где-то рядом вдруг появлялся труп моего отца и с ухмылкой говорил, что я все равно стал таким, как он. Вернее, плохой и бракованной версией его.

На всякий случай выхожу из дома, чтобы наглухо исключить возможность быть услышанным. После Катиного приступа паники и ее рассказа о выходке Малахова вряд ли она обрадуется, что я до сих пор поддерживаю связь с этим человеком.