Самая простая вещь на свете

— Позавчера Сашка приходит с работы, лезет за чем-то к Ирке в карман и находит пачку сигарет.

— Сколько ей? Четырнадцать?.. — поинтересовалась Наташка. — Рановато…

— Вот и Сашка так же подумал и не нашел ничего лучше, как дать ей по физиономии.

— О господи! Да разве так можно?..

— Вот и я говорю — нельзя. Она у нас к таким методам воспитания не привыкла. Но ты же знаешь, у мужиков рефлексы. Дремучие существа!

— Ну, а она что?

— А она закрылась в ванной и сожрала все таблетки, которые были в аптечке.

— Как все? — ахнула Наташка.

— Ну, не все, конечно, но достаточное количество, чтобы на тот свет отправиться. Хорошо хоть вовремя заметили.

— А как заметили?

— Смотрим, полчаса не выходит из ванной, час… Постучали — никакого ответа, и тишина такая зловещая, ну, ни шороха, понимаешь? Тут Сашка очухался и давай дверь ломать.

— Ну?..

— Ну, сломал. Ирка на полу лежит без сознания. Врач приехал, говорит — еще бы полчаса, и конец.

— А что же вы так долго ждали?

— Да Сашка характер велел выдерживать.

— Выдержали?

— Выдержали. А Ирку в больницу увезли на «Скорой».

— Та-ак… А ты чего?

— А я сдуру в ее дневник полезла. Хотела понять, чем моя дочь дышит.

— Почему сдуру? Я бы тоже полезла.

— Наташ, я тебя заклинаю, — вдруг заполошно вскинулась Нинка. — Когда твоя Верочка подрастет, не делай этой глупости! — Нинель встревоженно смотрела на подругу.

— Почему? Что случилось-то? Что ты там отыскала?

— Все!

— Как все?

— Вот так. Хочешь, прочитаю? Он у меня с собой, дневник этот проклятый.

— Давай…

Нинель полезла в сумку и достала маленькую розовую книжечку в детском лаковом переплете.

— «13 апреля 1998 года», — прочитала она.

— Так это же год назад было!

— Вот именно. Значит, ей тогда тринадцать только исполнилось. «Светка говорит, что ей повезло с родителями, — продолжала читать Нинель. — По-моему, врет! Нет, конечно, если удачей считать, что они ее не бьют и кормят, то я тоже счастливчик. Господи! Скорее бы восемнадцать… Я прямо в день рождения из дома уйду! С утра. До вечера не дотяну.

28 апреля 1998 года.

Верка обхаживает моего Лешечку. Хочет у меня отбить. Для нее главное не чувства, а победа надо мной. Дура! Да я ей его и так отдам. Надоел.

11 мая 1998 года.

Сегодня встречаюсь с Габо. Он черный, как африканская ночь. Жутко и интересно».

— О господи! — ахнула Наташка. — И это в тринадцать лет! А ты что же, ничего не замечала?

— Нет, ну как, негра я, конечно, заметила, когда она его к нам домой привела.

— Да ну-у?

— Вот тебе и «да ну-у». Здоровенный такой африканец. Красивый, между прочим. Я бы сама не отказалась…

— Нин, ты что, с ума сошла? Речь же идет о твоем ребенке! — возмутилась Наташка.

— О ребенке, говоришь? — зло усмехнулась Нинель. — Ну, слушай дальше.

«12 мая 1998 года.

Фу, какая гадость этот Габо! Даже вспомнить противно, что он со мной делал. Наверное, для таких вещей я еще просто маленькая. Стыдно.

13 мая 1998 года.

Звонил Габо. Я твердо решила больше с ним не встречаться. Но он мне такого по телефону наговорил! Теперь как на иголках сижу, не дождусь вечера.

15 мая 1998 года.

Мама удавилась на телефоне, а я звонка жду. Вот уже второй час учит какую-то Ирочку, как мужика на себе женить. А та дура слушает. Знала бы она, что мамаша сама только в двадцать семь замуж вышла, да еще за папу.

29 мая 1998 года.

Кажется, я начинаю понимать, почему бабы от Габо с ума сходят. Только вот зря я на колеса согласилась — вполне достаточно было шампанского… Что-то меня тошнит. Потом допишу…»

Наташка резко вильнула вправо и остановилась на обочине. Нинель повернула голову и увидела, что тонкий Наташкин нос покраснел и блестит, как лепесток тюльпана. Глубоко вздохнув, Наташка уронила голову на руль и заплакала.

— Ты чего? — удивилась Нинель.

— Она такая… такая маленькая… — всхлипывала Наташка, — а тебе совершенно, совершенно все равно…

— Да не все равно мне, — вяло возразила Нинель.

— Нет, все равно! — упрямо повторила Наташка. — Если бы моя Верочка такое написала, я бы сразу на месте умерла. А ты сидишь здесь как ни в чем не бывало!

— Твоя Верочка еще ребенок. Вот подрастет, тогда поговорим.

Тут в разговор вмешался Степа. Он зевнул, отчаянно вывернув челюсти, взвизгнул и тут же принялся старательно подскуливать Наташке, видимо стараясь произвести впечатление.

— Ах ты, мой маленький! — умилилась Нинель и смачно поцеловала песика в нос.

Наташка брезгливо поморщилась.

— Пойдем пройдемся, я курить хочу, — сказала она и, продолжая громко всхлипывать, вылезла из машины.

— Понимаешь, Наташ, — говорила Нинка, провожая тревожным взглядом Степу. — Ты всех по себе меряешь. Ну, а если я не испытываю такой страсти к ребенку, как ты к своей Верочке? Конечно, я Ирку тоже люблю, но не могу я ее без конца целовать и тискать, и смотреть на нее как на икону тоже не могу.

— А я что, на Верочку как на икону смотрю?

— Нет. Как на иконостас. Ирка, когда маленькая была, тоже выклянчивала у меня всякие нежности. Видно, ей этого не хватало.

— А ты что?

— А я от нее отбрыкивалась. Ну, что делать, если мне это противно!