Самая шикарная свадьба

– Прекращай пить, приведи себя в порядок и возвращайся к прежней православно-адвентистской жизни, – посоветовала я, решив, что сидеть на двух стульях гораздо лучше, чем на одном, уткнувшись при этом лицом в «Рокового мужчину». Пусть уж лучше Анжелка останется ханжой, пусть осуждает всех и вся, пусть мечется от православного священника к адвентистскому пастору! Из двух зол нужно выбирать наименьшее. – А Михаилу своему напомни, как он сам пьянствовал! Тебя бросил, детей бросил! Давно ли это было?!

– И то дело! – с радостью и с каким-то даже азартом подтвердила она.

– И про овощную палатку ему напомни! – подливала я масло в огонь.

– Точно, точно! Это он меня до такого состояния довел, негодяй! – все больше распалялась Огурцова. – Маш, ты настоящий друг! А то ушел, хлопнув дверью! Спасибо, Мань, что вразумила меня! – от всего сердца поблагодарила меня Анжелка и положила трубку.

После разговора с Анжелой телефон вновь настойчиво зазвонил, Влас схватил трубку и проговорил:

– Здравствуйте, Илья Андреич. Вы извините меня за вчерашний вечер! Так нехорошо получилось, я сам не ожидал! – распинался он и после недолгого молчания удивленно спросил: – Правда? Вам действительно понравилось? Да? – растерялся он и потом затараторил: – Спасибо, спасибо, спасибо. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Хорошо, я передам. Спасибо, спасибо, спасибо, – повторил он и положил трубку. Лицо его сияло от счастья. Я уже догадалась, что сказал ему старикашка с лиловым пятном на пол-лица.

Влас ходил вокруг меня кругами и заискивающе улыбался – я же сидела на кровати поджав губы, листая рекламную газету, делая вид, что смертельно на него обиделась, хотя на самом деле, как я уже говорила выше, обижаться – глупо. Так не приобретешь никакого жизненного опыта. Нужно просто делать выводы из складывающихся ситуаций и поступков окружающих.

– Машенька, – призывно прошептал он, я решила не отвечать, продолжая читать: «Всемирно известная целительница Аглая вернет любимого и отворожит любовницу». – Маш, ну что ты всякую ерунду читаешь, – «сильнейшая рассора между любовниками в день обращения». – Я не отрывалась от газеты. – И отчего ты любишь про этих аферисток читать?! Маша, ну прости меня, я вчера был не прав, вел себя как дурак! Илье Андреичу очень понравился ужин. Он сказал, что ты индивидуальность и что тебя беречь надо! Ты меня слышишь? – «Избавляю от измен навсегда». – Ты меня простишь? – жалобно проговорил он.

– Вставай в шестую позицию!

– Маш, ну это бессердечно!

– Ничем не могу помочь, – сказала я и снова уткнулась в газету.

Влас поставил ступни вместе и тщетно пытался выгнуть ноги в икрах.

– Ну я не могу, ха, ха, ха! Они у меня не гнутся, как у тебя! – он, смеясь, рухнул на кровать рядом со мной, схватил меня в охапку. – Ты простила?

– Конечно! Жалко, что ли!

Целовались-целовались, обнимались-обнимались – и в самый «ответственный», предельный и пиковый момент, когда Влас, как это обыкновенно с ним случается в минуты наивысшего наслаждения в любви, зарычал, яко дикий зверь, на всю квартиру раздалось противно: «Пр…Пр…Прррр…»

Влас чертыхнулся и откинулся на подушку, а я соскользнула с кровати и побежала к телефону.

– Манечка, здравствуй, детка! – крикнула Мисс Бесконечность – настроение у нее было превосходное.

– Как у тебя дела?

– Очень, очень хорошо! – восторженно воскликнула она. – Иннокентий вчера меня выводил гулять!

– Гулять?! – удивилась я, зная, что бабушка вот уж как восемь лет не выходит на улицу без крайней надобности.

– А что тут такого?!

– В чем же ты ходила-то?! – снова поразилась я. Дело в том, что Мисс Бесконечность страдала манией укорачивания частей любой одежды; все, что попадало ей под руку – все вещи ее гардероба были изуродованы: у кофт она обычно отхватывала рукава или воротники, у вещей подлиннее, таких как платья или халаты, зигзагом отрезала подол, даже трусы с панталонами она умудрялась укоротить. На вопрос, зачем она кромсает хорошие вещи, бабуля обычно отвечает: «Отрезаю то, что мне мешает». Наивная, возомнила себя Микеланджело. Ко всему прочему ноги после больницы у нее стали так отекать, что она не могла даже тапочки натянуть и ходила по квартире в старых растянутых дырявых шерстяных носках Жорочки.

– Что мне, выйти, что ли, не в чем?! – вызывающе воскликнула она. – На ноги надела шлепанцы Иннокентия, правда, они сломанные у него – какая-то штуковина вверх торчит.

– А он в чем?

– Босиком, – сказала она, как будто это было само собой разумеющимся. – Ну, спокойной ночи, Машенька.

– Какой «спокойной ночи»? Десять часов утра! – возмутилась я.

– На всякий случай – может, я тебе сегодня больше не позвоню.

– Постой, постой. Мы с Власом послезавтра уезжаем на море. Я хотела перед отъездом приехать, привезти тебе продукты.

– На море? – задумалась она. – Ну, смотри, не утони там, – это предостережение прозвучало как «Ну и скатертью дорожка!». – А приезжать ко мне не надо. За продуктами я Иннокентия пошлю, – твердо сказала она и бросила трубку.