Самая снежная ночь (СИ)

Тон был шутливым, но когда, обхватив моё лицо ладонями, он заставил взглянуть ему в глаза, в них полыхнуло столько глубокой страсти, что ноги перестали слушаться окончательно. Мысли тоже. А вот с поцелуем идея гораздо лучше, чем с эльфийским гипнозом. Похоже, поцелуи — это единственное лекарство, которое мне помогает в самых непредвиденных ситуациях.

— Я запомню это, — улыбнулся Трандуил, и сейчас его улыбка была такой тёплой, а новая ласка прижавшихся к моим губам губ такой нежной, что несомненно решение выйти за него замуж — самое верное из всех, что я принимала в жизни. — И это тоже.

Запомнишь или одобряешь?

Хрипловато рассмеявшись на моё стремление, как того требовали традиции, хранить молчание до заката, Трандуил помог мне снять венчальное белое платье и, ловко справившись с крохотными застёжками, надел новое, из тончайшего алого шёлка — символ того, что наш союз основан на любви и кипучей страсти. Вторым символом, говорившим о моей невинности при вступлении в брак, стала моя белая рубашка, которую он, выйдя из шатра, вместе с букетом роз вручил маме. Я видела, как заблестели слёзы в её глазах, но впереди ещё был третий ритуал, который больше всего заставлял дрожать — я до паники боялась физической боли.

Может сказалось волнение, а может старейшина общины действовал так умело, но я ощутила лишь острый щипок, когда он сделал надрез на моём запястье. Гораздо больше ощущений было, когда Трандуил прижал к этому разрезу своё рассечённое запястье, и наша выступившая кровь смешалась. Горячо. Очень. Словно залпом стопку спирта выпила. Не продохнуть. А баба Лида уже завязывала на моих волосах белую косынку — теперь я окончательно и бесповоротно была замужней.

Когда одобрительные крики и советы молодожёнам стихли, на сцену вышел дед Игнат, которого я видела лишь пару раз и то давно, а потому помнила очень смутно. Он долго поздравлял и произносил напутствие в счастливую супружескую жизнь, а затем затянул старинный романс, после которого мы заняли места во главе стола — там, где соединялись мужская и женская половина.

Чем дольше шло празднование, чем больше лилось спиртное, тем более шумными становились гости, и, когда после очередного перепляса Трандуил сказал, что нам пора уходить, я почти не расстроилась, и лишь от осознания, что настали последние минуты прощания, из глаз потекли слёзы, и мучительно сжалось сердце. Мы стояли в фойе «Метелицы» семером: Леголас о чём-то переговаривался с Зинаидой, Трандуил препирался с отцом, который пытался отказаться от документов об оформленном на его имя банковском счёте, куда были переведены эльфийские средства, а я обнимала качавшую на руках заснувшего Даню маму. Она считала, что мы отправляемся в свадебное путешествие, и потому совершенно не понимала, почему мне вздумалось так разреветься вместо того, чтобы радоваться поездке. У меня так и не получилось сказать ей правду, и от того осуждение в глазах папы, его последние объятия и поцелуй в щеку ранили ещё сильнее. Он не ругал, и, возможно, когда-то сумеет простить, но сейчас шаг за шагом я отдалялась от них, уходила вместе с двумя белокурыми эльфами в снегопад.

Раскинутся просторы,

Раскинутся просторы

До самой дальней

Утренней звезды.

И верю я, что скоро,

И верю я, что скоро

По снегу доберутся

Ко мне твои следы.

Удивительно, но приехавший таксист даже не спросил, что нам понадобилось в такую непогоду на кладбище, просто отвёз куда требовалось, получил расчёт и уехал. Херувимчики вновь разлетелись, калитка была распахнута настежь, вязы что-то шептали, подрагивая на ветру листвой густых крон. Впервые дворец казался пустым, почти нежилым — со стен были сняты картины, да и вообще всё, что Трандуил собирался забрать вместе с содержимым своей сокровищницы, было упаковано и доставлено в порт ещё неделю назад. Отопление и электричество были отключены, а стражница и Клавдия Петровна получили свой расчёт. Холодные стены, среди которых гуляло гулкое эхо, больше не были тем прекрасным тёплым убежищем, в которое я вошла год назад. Теперь они были лишь ледяными камнями, а не обителью эльфийского Владыки. Только витражи, пропускавшие искрящееся свечение звёзд, ещё не казались заброшенными своим хозяином, и именно там, в зале, посреди этой стужи я вторила свадебным клятвам Трандуила, свидетелем которых был Леголас. Через несколько минут мы вывели из стойл оленей и, устроившись в сёдлах, навсегда покинули Ласгален, плотно затворив калитку, за которую никто и никогда уже не сможет пройти. Где-то там, позади, я была счастлива, впереди тоже мерцало счастье, но между ними была боль, от которой застывало сердце, и не было слов, которые могли бы принести хоть крупицу утешения. Я сама сделала свой выбор, мне одной расплачиваться за него все бесконечные дни будущего. И каким оно будет, я тоже решила сама.