Она сидела в дальнем углу, небрежно бросив руку на спинку скамьи, в платье, туго стянутом на талии ярким платком, красивая, с пламенными глазами и гибким станом. У нее на коленях лежала арфа. Отблески огня из большого очага прыгали по стенам и сверкали в ее чуть раскосых глазах. О, эта девушка стоила всех чудес на свете – тонкая, стройная, изящная… Дерзкий взгляд, воодушевляемый какой-то дикой энергией, разбросанные по плечам волосы вместе являли нечто пленительное, даже обольстительное. Но что есть красота? Наружность всего мимолетней в человеке. Она вянет и пропадает, как луговой цвет.
Она играла на арфе и пела…
Ее музыка не являла вдохновенной строгости церковной школы, на которой я воспитывался, но и простецкой мелодией площадного музыканта ее не назовешь. По сей день я не могу понять, как в условные формы она смогла влить дерзновенность новых звукосочетаний и роскошь необычных гармоний. Казалось, мелодия звучит впервые с сотворения мира, ибо такое не забудешь, услыхав однажды.
Она сразила меня…
Можно ли пробудить страсть с помощью музыки? Мне кажется, мой мальчик, что природа любви – это музыка. Мы слышим самые гармоничные аккорды и прекраснейшие мелодии, когда влюблены и счастливы. Когда же напротив, нас преследуют диссонансы.
Инструмент, что она держала в руках, походил на арфу – изогнутая шея, прозрачная сетка струн. Но резонатор был более узким, а струны разной длины – натянуты по диагонали. Девушка играла на чем-то более древнем, похожем на инструмент библейского царя Давида.
Я внимал дивным созвучиям и гармониям неизреченной сладости.
Наверное, так говорили боги… Она играла, и я из деревенского паренька превращался в древнего воина, которому впервые спела натянутая тетива боевого лука. В тот день молодой лучник поднял оружие не для того, чтобы убить, ибо сердце его наполняла любовь. Он натянул четыре тетивы и создал первую арфу.
Мистическая звуковая лестница уводила меня в иные миры. Передо мной стояла не кружка с кислым вином, а золотая чаша, полная фимиама. В струнах арфы пел Эол, а в желтых глазах певицы мне улыбалась сама Луна.
И вдруг… завораживающий мрак, вызванный дьявольским тоном, пронзительный звук, похожий на завывание волка.
Я вздрогнул. Девушка играла какие-то дикие интервалы. Шире кварты, но уже квинты, ровно три тона… Diabolus in musica! Квинта дьявола! Мной овладело предчувствие и страх. Сейчас я понимаю, сколько знаков посылал мне ангел-хранитель.
В тот же миг дверь таверны распахнулась, и показалась безобразная старуха. Не переступая порога, она обратилась к девушке. Старуха сыпала какими-то обрубками слов, адской смесью древних языков, отголоски которых я слышал однажды… Я не знал, что она выкрикивает. Из темных речений ведьмы я понял только одно – девушку звали Франческой.
Франческа не ответила, только презрительно повела плечом, легко поднялась и направилась к двери, глядя на меня. Проходя мимо, она слегка дернула меня за рукав, как бы приглашая идти за ней.
Я выдержал всего несколько мгновений, так тянуло меня выйти следом.
Стояла глухая ночь – черная, разбойничья. Дождь кончился. Луна поднялась высоко, и воздух был так прозрачен, что я различал даже изгибы ветвей на деревьях. В конюшне тревожно заржали лошади. Я оглядел двор. В двух десятках шагов какое-то животное рылось в земле. Я присмотрелся – волк.
Похолодев, одними губами я прошептал молитву:
– Святой Франциск, заступись за нас, грешных!
Легкий шорох за спиной заставил меня оглянуться.
Рядом стояла Франческа.
Ее глаза горели в лунном блеске как два желтых огня. Волчьи глаза…
Вблизи я рассмотрел, что она рыжеволоса, а лицо покрыто веснушками. Необычная, своеобразная красота Франчески сделала меня бессильным перед нею.
Не знаю, грехи ли ее или прелесть делали девушку такой притягательной. Ведь красота тела, в сущности, ограничена кожей. Но простое любопытство сменилось могущественным чувством. Страсть, внезапная и непобедимая, овладела мной.
Почему так глупеет человек, когда влюблен?
Франческа приблизилась так, что ее дыхание обожгло мне губы, и поцеловала…
Время словно остановилось и падало на нас с небес, подобно каплям таинственного вещества.
Потом Франческа прошептала:
– Джозефе, приходи завтра после заката… – Она махнула рукой в сторону моря. – Туда ведет левая тропинка от развилки, что у пинии…
Если на этом свете существует тайное предчувствие беды, то я испытал нечто подобное, и это касалось моих отношений с Франческой. Глупец, тогда я даже не удивился, что она знала мое имя, хотя мы виделись впервые.
Весь следующий день мне не сиделось в келье, и я бесцельно рыскал по монастырю. Назначенная встреча с Франческой не давала мне покоя. Что-то грызло и угнетало мой дух, приобретая все более таинственный смысл.
Солнце уже клонилось к западу, когда послышалось пение монахов, сопровождаемое звоном колокольчиков, и длинный ряд братьев-францисканцев потянулся вдоль монастырской стены, останавливаясь возле каждой часовни и вполголоса читая молитвы.
«Придите, воспоем Господу!»
Обойдя все до одной, братья вошли в церковь.